В приемной монастыря Санта-Клара, куда Гаспаро Гоцци однажды прибыл в приятном обществе сестры Анджелы Рафаэллы Марии, готовили шоколад и оладьи; там всегда царили смех, песни, флирт и чувственность без удержу: «Больше всего мне понравилось, что все женщины захотели поцеловать сестру; а чтобы губы их проникли через решетку, они вытягивали их трубочкой; то же самое делала сестра, и это являлось зрелищем поистине очаровательным».[532] Совет десяти предпринимал различные меры, чтобы разоблачать «грехи», процветавшие в «священных храмах», превращенных в места «отдыха», посещаемые масками, иностранцами и людьми с нечистыми намерениями.
Из года в год вводятся новые санкции. Во время реформы 1762 г. в Верховный трибунал была направлена просьба применить власть, дабы утвердить «уважение и почтение, кое подобает оказывать таковым местам». Однако все безрезультатно: и пятнадцать лет спустя путешественники продолжают писать о «любезных либертенках», которых всегда можно встретить в монастыре.[533]
Давать ли образование Луизе?
Видения идеальной монастырской жизни посещают, скорее всего, мужчин. Девушки же, несмотря на все предостережения, стремятся выйти замуж. Живительный венецианский воздух омолаживает: английский консул Смит в восемьдесят два года женился на сорокалетней, а Сакки, главный комик театра Сан-Самуэле, будучи «почти восьмидесятилетним стариком», страстно влюбился в свою юную премьершу Теодору Риччи, уже шесть лет пребывавшую «под покровительством» Карло Гоцци.[534] Однако если муж был в возрасте, можно было рассчитывать вскоре стать вдовой, то есть получить статус, позволявший распоряжаться своим имуществом, не став жертвой пересудов, а также совершать всевозможные сумасбродства, не утрачивая респектабельности. Гольдониевские вдовы редко бывают безутешны, в основном они «хитры» и «остры на язык»; они отдают деньги под проценты, успешно играют в лото,[535] сами правят лодкой своей жизни и с большой осторожностью, вытекающей из предыдущего жизненного опыта, рассматривают возможность повторного брака.
Более важным для многих венецианок XVIII в. становится стремление получить, наравне с мужчинами, достойное образование. «Мужчины отстранили женщин от учения, поэтому женщины не умеют и не хотят отстаивать свои права», — заявляла Арканджела Таработти еще в XVII в., адресуясь к Джованни Баттиста Торретти в своей «Антисатире на пристрастие женщин к роскоши»: вместо того чтобы увешивать женщин дорогими безделушками и золотыми украшениями, одевать в дорогие ткани, а затем взваливать на них всю вину за разрушение семей, лучше было бы образовать их ум и вызволить из тьмы невежества. Гольдони развивает эту идею: в комедии «Умная женщина» Арлекин, примостившись возле котла с полентой, грезит о молодой прачке, соблазненной и брошенной молодым человеком. Однако девица призывает на помощь все свои познания, знание законов и ораторские способности, коими она обладает благодаря знакомству со студентами Павийского университета, которым она крахмалила рубашки, и мстит обидчику. Познав «различные науки», а также приобретя «способность постигать характер других людей», она смогла сама выступить в свою защиту. Она обращается с обвинительной речью к членам семьи неверного жениха, и в конце концов изменник покидает свою новую возлюбленную и женится на умной девице. Подобный пример, несомненно, должен был взбудоражить умы нерешительных мужчин. Следует также вспомнить, что в 1723 г. в университете города Падуи был устроен диспут на тему, стоит ли делать образование доступным для женщин. Ответы, полученные во время диспута, были достаточно ясными: самые большие оптимисты полагали, что обучать необходимо только некоторых женщин, но никак не всех, а самые большие пессимисты предостерегали Республику от «ученых дам» и упорно предлагали оставить женщин в их прежнем, сиречь необразованном, состоянии.[536]
Самые консервативные продолжали настаивать на том, чтобы воспитание девочек осуществлялось «на контролируемом пространстве отеческого дома».[537] Наиболее осмотрительные — или, если угодно, лицемерные — утверждали, что самих женщин домашняя работа привлекает больше, чем книги. Все готовы были согласиться, что воспитание девочек нельзя пускать на самотек и не следует доверять их невежественным кормилицам, питавшим их не только своим молоком, но и своими бабьими глупостями. «Какая мать отважится приложить ребенка к груди неотесанной, злонравной и развращенной особы?» — грозно вопрошал Джузеппе Антонио Костантини около 1750 г.[538] Вопрос этот звучит во многих комедиях Гольдони, особенно когда автор хочет заклеймить дурных служанок. Однако свободный, открытый доступ к сокровищам культуры, к наукам — это все же несколько иное дело. Гаспаро Гоцци, к примеру, без всяких оговорок обвиняет «злокозненных мужчин в готовности отобрать у женщин даже заслугу приумножения населения земного», приветствует вакханок за убийство записного женоненавистника Орфея и хочет, чтобы перестали прятать книги, «рассказывающие правду о женщинах».[539] Он называет женщин самыми многоречивыми болтуньями на свете и одновременно «самыми организованными, энергичными и убежденными»[540] и напоминает им, что in fine они только выиграют, ежели будут вести себя «чуть-чуть серьезнее». Но в целом он отмечает у них не слишком много достоинств, главное из которых — это удивительное природное чутье, позволяющее им улавливать противоречия в характере мужчины и в обычаях и традициях общества (этим чутьем щедро наделена гольдониевская Розаура); еще у них есть великое преимущество: «им надо учиться всего лишь… подражать мужчинам». В конце концов он выражает уверенность, что даже если мужчины станут посвящать себя заботам по дому, женщины все равно вернутся к занятиям домашним хозяйством, а следовательно, надо предоставить заниматься образованием женщин самим женщинам.
Гольдони, в пьесе «Отец семейства» выражает свою точку зрения на актуальную для общества проблему следующим образом:
