Кондитерская Demel, возможно, самая известная в мире, схлестнулась в юридической битве (описать которую мог бы только Роальд Даль[186]) с гостиницей «Захер», владевшей оригинальным рецептом Sachertorte (разница между двумя рецептами заключалась в том, нужно ли класть прослойку из абрикосового конфитюра в середину торта или оставить ее прямо под глазурью). Официантки в кафе облачены в старомодную черно-белую униформу, а торты и сладости лежат на стеклянных подносах, как настоящие драгоценности. На столиках стоят кувшинчики с идеально горячим шоколадом и альпийскими горами взбитых сливок. Все это создает несколько тревожное ощущение того, что вы вот-вот попадете внутрь сказки. Сидя в кафе, можно наблюдать за тем, как кондитеры в поварских колпаках особой формы (которую уже лет восемьдесят не носят никакие другие повара), вручную покрывают глазурью пирожные в виде обнаженных женщин (ну куда же без них?) и животных. Я наблюдал, как девочка в течение десяти минут разглядывала сахарную свинку без какого-то намерения ее купить. Вена — одно из последних мест в Европе, где такие важные вещи, как сахарные свинки в крапинку, готовят не для коммерции, а в силу ностальгической традиции.
В конце войны жители Германии глянули на свою разрушенную страну, заводы и фабрики, которые сровняли с землей, решили взять у американцев деньги и создать новое экономическое чудо. Австрийцы же, судя по всему, предпочли комфорт и славу, хорошие манеры и взбитые сливки. Они осознали, что лучшее, на что могла надеяться Австрия, уже в прошлом и чем плотнее они будут держаться за свою историю, тем лучше.
Вена — город без будущего, но это вполне устраивает ее жителей. Как устраивает и меня — чудесное место, эхо отражений, призраков, белых лошадей и музыки. И если вы собираетесь что-то взять с собой отсюда на память, пусть это будет знание о том, что самым знаменитым австрийцем перестал быть Кристофер Пламмер. Теперь это Арнольд Шварценеггер.
Исландия
(декабрь 2008-го — банки уже рухнули, а извержение вулкана Эйяфьядлайёкудль еще не началось)Летом 1783 года на юго-востоке Исландии произошло извержение вулкана, лава попала в реку Скафта, которая закипела и стала похожа на огненное проклятие из нордической мифологии. Ядовитые вулканические газы отравили зверей в их убежищах. Облака пепла взвились в небо, закрыв солнце. Все растения, жившие за счет фотосинтеза, увяли и умерли. От голода погибла пятая часть жителей острова — от тех, что остались после недавней эпидемии оспы, убившей каждого четвертого исландца.
Так что коллапс исландской банковской системы, обвал ее валюты, резкое сокращение экономики — все то, что превратило Исландию из второй или третьей по уровню доходов на душу населения страны в большую проблему Европы и поставили в один ряд с Албанией и Молдовой, — далеко не худшее, что случалось с этим государством. Дважды, по крайней мере, чума уносила более половины населения страны. В Исландии не было крыс, но и без них там вспыхнула самая страшная в истории Европы эпидемия бубонной чумы. Это было неслыханно. И почти невозможно. Но вот так Исландии «везло». Говорят, твоя удача зависит лишь от тебя. Но никто не говорит о том, что и ты зависишь от своей удачи.
Судьба била Исландию и исландцев как тяжелый молот по наковальне. Самое несправедливое в кризисе с ценными бумагами — то, что он случился, когда дела шли очень хорошо. По крайней мере все были в этом уверены. Там были рестораны, где продавали еду людям, которые не голодали. Там были бары для иностранцев, отели-бутики, тихая музыка и ароматические свечи, не предназначенные для освещения. Исландия была шикарной — просто сооl (разумеется не в смысле холодная). «Этим летом, — сказала мне одна симпатичная девушка с красным носом и розовым шарфом, — все собрались на маленькой зеленой поляне перед парламентом». (Он меньше, чем гостевой дом Элтона Джона.) «Мы пришли веселиться и выпивать, потому что Исландская сборная по гандболу завоевала серебро на Олимпиаде, — сказала она. — Это было здорово! Мы никогда до этого не выигрывали олимпийские медали». «А кто занял первое место?» «Да какая разница! Главное — мы были вторыми. Это было так классно!»
Рейкьявик усеян развалинами и воронками, которые остались от тех мест, где раньше все было отлично, а теперь стало совсем плохо. Взять хотя бы внедорожники, купленные в рассрочку или в обмен на обещание заплатить позже. Огромная (заставляющая вспомнить о вавилонской башне) строительная площадка, беспорядочно уставленная кранами: здесь должно было появиться здание концертного зала — Сиднейской оперы на крайнем-крайнем севере. Местный информационный центр еще открыт, но девушка, отвечающая на звонки, уже ищет новую работу. Есть макет того, что уже вряд ли будет построено. Можно направить телескоп на стройку — здесь не увидишь ни одного строителя. Я наблюдал, как пожилой дорожный инспектор вешает штрафную квитанцию под дворник одинокого грузовика, брошенного на обочине грязного пустыря, который должен был стать современным культурным центром. Все это финансировалось Landsbanki, тратившим деньги как подвыпивший рыбак и занимавшим как страдающий агорафобией викинг, но в результате вместе с другими банками мира отправивший экономику в свободный полет, но без кейнсианского парашюта[187].
Отличие в том, что в любом другом городском центре все бегут к «папочке-правительству», который оплачивает «карточные долги». Правительство Исландии — десяток пастухов и пара зеленщиков, одетых в костюмы из Specsavers и M&S. Одна из причин того, что риск был недооценен, — малое количество местных предпринимателей. Банкиры и регуляторы, министры и судьи были людьми одного круга, хорошо знали друг друга, знали как кто живет, были знакомы с женами и детьми друг друга. И никто не хотел стать человеком, который скажет «нет». Да и зачем? Все шло так хорошо.
За грузовым портом, где лениво торчат в небо стрелы подъемных кранов, парковка машин размером с пять футбольных полей, окруженная ненужными металлическими коробками. Там стоят сотни, а может, и тысячи автомобилей. Позади них, по ту сторону фьорда, виднеются покрытые снегом вулканические утесы. Эти машины никуда не уедут. Они брошены здесь, на краю света: огромный открытый ветрам концептуальный памятник спеси, над которым смеются чернокрылые чайки. Это свидетельства неумеренности — самое безвкусное, что можно увидеть. Бесполезные лендроверы здесь называют гэймоверами[188].
Чуть дальше вдоль залива — здания с современными квартирами, неоправданно дорогими городскими пентхаусами, которые, возможно, навсегда останутся пустыми. Мимо проходит молодой человек, одетый в зимнюю униформу исландской молодежи — узкие джинсы, майка с ироничным постмодернистским слоганом, кеды марки Converse, бесполезный шарф, втянутые плечи и безразличие к холоду и похмелью. Он останавливается и смеется: «Мы постоянно думали: „Интересно, а кто собирается жить здесь?“ Сейчас это кажется сумасшествием — это может сказать каждый. Да и я могу».
