Пожалуй, это конец всего.
Обидно до слез.
Не за себя – за Город. Он стоял столько лет и лег к нам на ладони, доверившись, – а мы не смогли его уберечь, глупые дети, не распознавшие вовремя опасность. Нам казалось – очередное приключение; мы справимся со всем, все решим. Но – не удалось. И рушится Город, напоследок спасая нас.
Я беспомощна, я придавлена к брусчатке и тщетно скребу пальцами по камням, пытаясь встать. Отчего-то мне кажется, что это очень важно – встать, но мы кружимся на гигантской центрифуге, словно жалкие мошки, прижатые к стеклу. Встать. Или хотя бы доползти до Киры, коснуться его ладони…
Не могу. Ногти сорваны в кровь в попытках зацепиться за камень, кажется, кровь течет из носа, из глаз – слишком велико давление воздуха.
Кира тоже силится подняться – и ему удается. Он привстает на четвереньки и, опираясь на землю, выпрямляет ноги, потом разгибается и встает, запрокидывая голову к небу. Я не вижу его лица, только контур подбородка на фоне грозовых вспышек, и мне кажется – он что-то кричит, но в гуле и рокоте я не слышу ни слова.
Чудо.
Как ему удалось встать?
Молнии бьют все ближе и гуще, безумный треск – словно рвется шелк, словно ломается сталь.
Кира вскидывает руки к небу – я не понимаю, что он делает, о чем кричит, чего хочет.
– Возьми меня… – слышу вдруг я голос Киры, хриплый и отчаянный, но перекрывающий ветер и гром.
Тишина падает, как удар гильотины.
А следом за тишиной гигантская бело-синяя молния ударяет в его поднятую руку. Я закрываю глаза и кричу в бездушный камень, кричу и, наверное, плачу – а перед сжатыми веками стоит силуэт, угольно-черный на ослепительно белом фоне.
Стихает ветер, прекращается гроза – но я все лежу, не в силах оторвать лицо от земли, не в силах подняться и увидеть контур обугленной плоти на мостовой.
Город, Город, для чего ты оставил меня в живых? Почему не дал погибнуть? Я нужна тебе, Город, неужели я все еще нужна тебе? Для чего? Ты же увидел – я плохой Смотритель, я бессильна и беспомощна, не могу защитить тебя.
Но все же внутри шевелится предательская радость: жива. Могу дышать, могу думать. Чувствую щекой брусчатку, она теплая и шероховатая. Чувствую свою ладонь, прижатую к камню. Сгибаю пальцы, убеждаясь, что они – есть, поглаживаю камень мостовой.
Я жива – но Киры нет, он сумел встать, и в него ударила молния. Зачем? Почему Город так поступил с ним? Почему не со мной – меня есть за что карать, но его-то…
Кто-то касается моего плеча, сперва мягко, а потом настойчиво и требовательно. Но я вжимаю голову в камни, не желая подниматься, не желая ни чувствовать, ни жить и видя только черное на белом – силуэт Киры.
– Тэри, вставай.
Это бред, шепчу себе я, этого не может быть, я сошла с ума, и теперь мне чудится его голос. Не может быть, не может…
Меня бесцеремонно вздергивают за плечи. Я по-прежнему не открываю глаз, и тогда чья-то ладонь хлестко ожигает мою щеку.
– Ай! – вскрикиваю и все-таки открываю глаза.
В первый момент я не узнаю стоящего передо мной высокого парня. Смотрю в его лицо, замечаю, как ветер развевает его длинные, ниже плеч, пепельные волосы. У него ясные серые глаза и тонкие черты лица, насмешливые губы и острый подбородок. Кто это? Я не знаю этого человека – это, несомненно, человек, и более того – один из Смотрителей.
Смотрителей? Но… Я осторожно вдыхаю пропахший озоном и режущий легкие воздух. Все в порядке. Я могу дышать. Город устоял – и я вместе с ним. На задворках сознания чувствую, что с Хайо и Лааном все в порядке. Но кто этот незнакомец, положивший мне руку на плечо. Какой-то новичок?
– Очаровательная встреча, – усмехается сероглазый. – Тэри, вот за что я тебя люблю…
– Ки…ра? – выговариваю я с трудом, не в силах шевелить онемевшими от страха губами.
– Нет, Белая Дева и три ее любовника. – Он насмешливо щурится, и я понимаю – это Кира.
Кира-человек, каким-то чудом ставший человеком и Смотрителем.
– Но… как?
– Просто попросил, – опять усмехается он. – Попросил и получил.
Когда Город рушился, этот сумасшедший встал и «просто попросил» включить его в структуру. Прекрасно зная, чем рискует: не сумей он удержать Город, погиб бы вместе с ним. И совершенно не представляя себе, как это будет, какой ценой. Поступок в стиле Киры, что тут говорить.
Хотя – мне кажется, он все рассчитал заранее. И лучше не думать, с какого момента. Иначе я никогда не отделаюсь от подозрений, что виноват в гибели моих друзей именно он. Этого не может быть, этого быть не должно. Но кто мне подтвердит, что это неправда?!
– Я сойду с тобой с ума… – Колени подгибаются, я сажусь на землю и, открыв рот, смотрю на него снизу вверх.
– Не надо, пожалуйста, – серьезно, но с насмешкой в глазах просит он. – Мне ж невесть сколько лет с тобой вместе работать.
– Только работать?
– Да нет, не только, – смеется он. – Пойдем, в ближайшее время нужно сделать уйму всего.
– Например?
– Тэри, увидишь сама. Очень многое разрушено. Не фатально, но придется постараться. А нас только четверо.
Нас четверо, да – ушли трое, и пришел один, и это значит – нас мало, и когда еще придут трое – неизвестно. Но Город устоял, и мы выжили.
Значит – нужно работать.
А свой вопрос я сумею задать позже. Но что я буду делать, если Кира ответит, что действительно продумал все еще до гибели Лика? Ведь во всех трех катастрофах мы выживали – а наши друзья гибли. Кира приседает на корточки рядом со мной, но я отползаю от него, неловко ерзая на заднице по камням.
– Что ты?
– Скажи, когда ты это решил? Только что? Или раньше?
Кира понимает меня с полуслова. Он вскакивает, смотрит на меня так, словно я ударила его под дых. Глаза у него дымчато-серые, и в них стоит боль. Но только ли боль? Нет ли там страха и вины?
Я не могу понять, не могу, не могу – только это и вертится у меня в голове. Я не чувствую его – слишком привыкла к прежнему, Кире-теннику, и еще не настроилась на этого человека. Я не слышу его и не понимаю, что сейчас творится у него внутри. Я разоблачила коварного мерзавца или оскорбила любимого человека?
Город, Город, что мне делать? Я не могу подняться и погрузиться в ремонтные работы, не получив ответа на свой вопрос! Я должна знать, кто будет работать рядом со мной – лжец или герой? Закрываю глаза, прикрываю ладонями лицо. Кира смотрит на меня с высоты своего роста, я чувствую и сквозь ладони его взгляд. Он жжет меня этим взглядом, мне больно – его болью, своим страхом и недоверием.
Наверное, это мелочь. Наверное, нужно встать и идти заниматься делом. Но сил нет. Я должна решить, верить ему или нет. Как бы то ни было – он останется Смотрителем, будет всегда со мной рядом. Но кем? Коллегой или любимым? Я прощала Альдо многие и многие прегрешения, но мне никогда не хотелось делить с ним страхи и надежды, не говоря уж о постели. Нехорошо тем вспоминать умершего – но из песни слова не выкинешь, Альдо вытворял много разного. И мы были если не друзьями, то надежными партнерами… Но Кира? Кира, вместе с которым мы спасли Город, – что он такое?