Трофим поворачивался из стороны в сторону, осматривая окружающих бессмысленными глазами. Он чувствовал себя голодным, усталым и грязным. Поэтому ему одновременно хотелось есть, спать, мыться, и он даже не знал, чего больше. Потому что можно одновременно есть и мыться. А вот спать и мыться нельзя. И есть во сне нельзя…
Но это был уже бред. Просто то, что должно было произойти, то, чего он ждал, не случилось, а слишком много ушло сил на подготовку себя к неизбежному. Слишком много было потрачено сил, телесных и духовных. И теперь он оказался словно выброшенным из происходящего. Но больше всего утомляли люди, их гомон. Тишины — вот чего хотелось больше всего. Выйти, вырваться из этого кольца людей и просто лечь на склоне.
Подбегали к Амару новые люди, хлопали его по плечам, клялись в верности, кто-то из старших вспоминал его отца, и говорил, что похож… Протиснулся вперед низенький усатый мугол, и свирепо зыркнув на Трофима с Улебом, попросил разрешения зарубить двух подлых предателей, которые связали и выдали Амара. Тут Трофим очнулся, но Амар сказал, что они не предатели, а ближайшие нухуры, которые выдали его по сговоренному плану, и Трофим снова поплыл, а низенький мугол тут же к ним проникся почтением и что-то говорил лестное, и все вокруг тоже стали их хвалить и дружески похлопывать. И все меньше было сторонников у мертвого Ураха, и все больше друзей у Амара. Поэтому гул стих, спорить больше было некому. Лишь несколько стражей остались у тела своего мертвого хагана, но они молчали. А потому гул снова усилился, потому что воины стали кричать: «Амара хаганом!»
Клич разносился вокруг, раз за разом. Те, кто сперва замешкались с переходом к Амару, теперь, чтобы загладить свою нерасторопность, громче всех кричали ему здравницы.
Трофим взглянул на Улеба, и увидел на его лице, как в зеркале, отражение своих чувств. Он посмотрел на Амара, и увидел, как тот собран и напряжен, и как остро ловит все происходящее вокруг.
«Это потому что для нас с Улебом сейчас передышка, — подумал Трофим. — А у Амара даже на неё права нет. Для него все только начинается. Надо и мне собраться. Уж слишком быстро все повернулось в одну сторону, может оборотиться и в другую». Эта мысль его несколько подстегнула, и он тряхнул головой, отгоняя пелену. В голове чуть прояснилось, и пришла запоздалая мысль, что он все-таки жив. Они живы. Живы. И наконец то, чуть отодвинув усталость, в него влилась радость бытия.
Он хлопнул Улеба по плечу.
— Живем, друже!
Улеб посмотрел на него, провел своей могутной рукой по шее, потом утер пот со лба, зацепив и глаза, и сказал с мягкой, необычной для него улыбкой.
— Живем, брат.
А потом подумал и пробормотал:
— Стоим как голые, надо добыть мечи…
Амара хлопать было несподручно, по крайней мере, на виду у муголов, дабы не рушить пиетет. Трофим глядел на него, и видел озабоченную складку меж бровей.
— Живем?! — спросил его Трофим.
Ничто так сейчас его не радовало, как говорить это и слышать подтверждение.
— Живем! — впитав его радость, согласился Амар, но тут глянул куда-то ему за плечо и озабоченно нахмурился.
— Чего? — обеспокоился Трофим, и Улеб тут же подвинулся к ним поближе.
— Вон, — кивнул Амар, — стоит.
Трофим оглянулся и увидел у палатки черноволосую девицу Ураха, с глазами вразлет, фигуристую, дикую и симпатичную на свой степной лад. Девица увидела, что на нее смотрят, и тут же улыбнулась так, что у Трофима, несмотря на всю усталость, внутри шевельнулось мужское. А ведь это ему краем досталось, потому что смотрела девица прицельно на Амара. Но он помнил, как совсем недавно эта девица смотрела на них из-за спины Ураха, и тот взгляд был без всякой жалости и сострадания.
— Нужно срочно узнать, кем она была брату, — тоскливо пробормотал Амар. — Если окажется, что женой, придется и мне брать её в жены.
— Зачем? — удивился Трофим.
— По наследству, — буркнул Амар. — Такой обычай.
— А чего, гарная девка, — приценился Улеб.
— Ты б на такой женился? — спросил Амар.
— Ага. На ночь.
— А дольше?
— Да ну!.. — вскинул руки Улеб.
— Вот-вот. Нет… Нужно срочно узнать… Сахир! — позвал Амар командира ночной стражи, который стоял не так близко, чтоб мешать разговору Амара с друзьями, но и не так далеко, чтобы пропустить что-то важное для себя.
Сахир-Буюрук славился своей невозмутимостью и способностью сохранять равнодушным лицо. Много прожито, многое видено. Но когда мальчишка, только что избегший смерти и у которого теперь была тысяча дел (потому что не так уж и далеко отступила смерть), прошептал ему тот вопрос, который казался наиболее важным, Сахир-Буюрюк не выдержал и гулко, во весь голос, от души, захохотал.
* * *
Трофим еще раз обернулся назад посмотреть, как удаляется Амар со своими новыми нухурами. Лошади разносили их все дальше. Трофима и Улеба в одну сторону, Амара с мугольскими воинами — в другую. Как раз посредине разделившего их расстояния остался небольшой курган — последнее место упокоение Урах-Догшина. Друзья разъезжались, судьба вела их в разные стороны. Теперь, после смерти брата, Амар, наверное, мог бы вернуться в Романию. Но здесь была его земля, и он обречен был завершить то, что так странно началось. Обязывали его и новые, пока немногочисленные сторонники. От успеха Амара и того, кто станет новым правителем, зависело, станут ли его нухуры героями или предателями. Поэтому, насколько Амар вел их, а насколько они вели Амара, пока понять было трудно. Амар ехал к своему старому деду по матери, и пока никто не ведал, во что это все выльется. А Трофим с Улебом направлялись обратно в Романию, так как оставались служивыми людьми, и полученный приказ сопроводить Амара домой был исполнен, хоть и не так, как это планировалось, а как вышло.
Амар хотел им дать сопровождающих, но они отказались. Ехать с мугольскими удальцами им почему-то совсем не хотелось… Тогда Амар дал им знак доверенного лица хагана (с которым Сахир-Буюрук расстался после долгого ворчания) и посоветовал ехать почтовыми лошадьми, опережая весть о смерти Ураха, пока знак еще имеет силу. А заодно дал охранную грамоту и от себя, честно предупредив о её невысокой пока цене.
— Пока, — сказал Амар, многозначительно подняв палец и улыбаясь…
Трофим обернулся, и увидел, что всадники были уже почти не видны, сделавшись черными точками, и только вилась по земле облачком пыль, выбитая из-под копыт, да змеилось над головами воинов знамя отряда. А собственного знамени у Амара еще не было.
— Не хотелось мне его покидать, — признался Трофим.
— Беспокоишься? — спросил Улеб.
— Будто ты нет.
— Теперь у него гораздо больший эскорт, чем был наш.
— Дело не в размере, дело в верности. Он ввязался в опасную игру.
