В Москве было десять часов вечера…
На Сен-Мартене — разгар рабочего дня, если только возможно поверить в то, что на этом райском клочке суши, где с утра до ночи не прекращается беззаботное веселье, кто-то всерьез работает.
Увидев незнакомого молодого мужчину, Леже насторожился.
— Добрый день, господин Лежнев, — по-русски обратился к нему неизвестный, — я представляю Российское центральное бюро Интерпола. Следователь по особо важным делам Георгий Гольцов.
Леже занервничал. Ответил по-французски:
— Я вас не понимаю. Говорите по-французски, если можете, или позовите переводчика.
— Все ты прекрасно понимаешь. Не прикидывайся шлангом. В Москве ты трепался по-русски не хуже местного, — снова по-русски ответил Гольцов.
Леже промолчал. Выбирал позицию.
— Меня интересуют обстоятельства гибели вашего московского хозяина Егора Ильича Завальнюка. Если вы будете с нами сотрудничать, Московская прокуратура не станет требовать вашей экстрадиции в Россию. Вы объявлены в международный розыск как основной подозреваемый по факту убийства Завальнюка. Но мы готовы пойти вам на встречу.
— Я ничего не понимаю! — выкрикнул по-французски Леже, решивший валять ваньку до конца.
Он вскочил со стула и, энергично жестикулируя, зашагал по комнате для свиданий. Подойдя к двери, раза два резко хлопнул ладонью по металлу:
— Эй! Позовите переводчика! Я ни черта не понимаю. Чего этот мудак от меня хочет? Кого вы ко мне привели? Эй!
Чернокожий охранник не спешил к нему на помощь. Немного повозмущавшись, Леже вернулся на прежнее место, сел нога на ногу, демонстративно отвернувшись от Гольцова, насколько позволял привинченный к полу стул с вертящимся сиденьем. Закурил «Житан».
— Молодец, что сел, — спокойно сказал Гольцов. — А теперь слушай меня внимательно. Московской прокуратуре ты не нужен. Им нужен твой заказчик. Согласись ответить на мои вопросы, и мы расстанемся друзьями. А иначе… Она тебе не рассказывала, какие условия в Бутырской тюрьме? А ведь ей сделали скидку, она богатая женщина, у нее связи, у нее был опытный адвокат, она не узнала и половины проблем. А ты попадешь в общую камеру для иностранцев. Где сидят арабские наемники, воевавшие в Чечне. Где сидят африканцы, перевозившие героин и больные СПИДом. Где кишат вьетнамцы, пакистанцы и афганцы… Где спят на нарах и ходят на парашу. Уже через год ты заболеешь туберкулезом. Через два у тебя начнется дистрофия. Хочешь там оказаться?
Леже вскочил и яростно заколотил в дверь:
— Я хочу отсюда уйти! Эй, отведите меня в камеру!
Гольцов тоже встал:
— Подумай, Лежнев! Ты будешь сидеть семь лет в России. Шестьсот тысяч баксов за семь лет — это мало, это ничего! Ты никогда уже не сможешь жить как раньше. Ты выйдешь никому не нужным, больным стариком!
Чернокожий охранник вывел Леже в коридор. Леже так и не обернулся.
— Он не идет на контакт, — сказала по-французски мадам Бовье, адвокат Лежнева.
Она следила за тем, что происходило в комнате для свиданий, по монитору охраны.
— Поговорите с ним вы. Убедите его сотрудничать, — попросил Георгий.
Мадам Бовье едва заметно повела плечом:
— Я попробую, но оказывать давление на клиента я не имею права.
— О давлении не может быть и речи. Попробуйте объяснить ему все по-хорошему. Он вас знает, доверяет вам. У вас найдется полчаса свободного времени?
Адвокат посмотрела на часы:
— Да.
— Давайте где-нибудь посидим, выпьем коктейль, а я вам расскажу, кто такой Лежнев и что мне, собственно, от него надо.
— Хорошо.
После обеда Гольцов предоставил Лежнева попечительству его адвокатши, а сам поехал в гостиницу и лег спать: по московским меркам стояла глубокая ночь. Проснулся он от блаженного ощущения, что выспался. Часы на столике гостиничного номера показывали без четверти четыре. Часы на руке — без четверти одиннадцать. Значит, в Москве разгар трудового дня, а здесь — святое предутреннее затишье. Умолкла музыка, закрылись ночные клубы и игорные дома, рестораны и кафе. На пляже ровняют граблями белоснежный песок, приводят в порядок шезлонги и зонты.
Яцек, спеленутый москитной сеткой, спал сном младенца на соседней кровати. Его бритая голова покоилась на плоской подушке. Гольцов подошел к окну и потянул на себя деревянную ставню. В десяти шагах перед ним расстилалась спокойная бирюзовая гладь Атлантического океана. В реальность картинки верилось с трудом.
Он выбежал к воде, с головой кинулся в теплые волны. Кожа почти не ощутила смены сред, словно Георгий окунулся в парное молоко. Он нырнул поглубже и открыл под водой глаза, чтобы увидеть, как от него врассыпную бросились серебристо-прозрачные крохотные мальки неизвестных рыб.
Потом, лежа на мелком белом песке, Гольцов смотрел в небо. Откуда ни возьмись на голубой скатерти океана появился жемчужный барашек. Закапал мелкий теплый дождь. От такого дождя не стоило даже прятаться под крышу. Ровно через пятнадцать минут дождь кончился, и над океаном дугой выгнулась радуга. В дорожной сумке где-то под вещами осталась лежать кодаковская «мыльница», но бежать за фотоаппаратом ради эффектного снимка теперь казалось так глупо…
— Привет! Оказывается, и в нашей работе есть приятные моменты, — поприветствовал его Яцек.
Он плашмя упал рядом на песок и сделал двадцать пять утренних отжиманий. На его мускулистых, загорелых руках подрагивали татуировки.
— Хватит валяться, Гошка! Что может быть лучше утренней пробежки по пляжу? Проигравший угощает завтраком.
Георгий вскочил на ноги и, чувствуя себя сорвавшимся с привязи щенком, весело засеменил следом за Михальским по самой кромке воды. Волны лениво слизывали цепочку их следов.
Рабочий день во всех официальных учреждениях острова начинался в восемь утра. Ровно без пяти восемь свежий и подтянутый молодой человек со следами первого загара на лице появился у здания суда в Филипсберге, где у него была назначена встреча с мадам Бовье.
Адвокат пришла без опозданий:
— Доброе утро. У меня никаких новостей.
— Лучшие новости — никаких новостей, — ответил Георгий английской поговоркой.
Мадам Бовье даже не улыбнулась.
— Мой клиент отказывается говорить. Я предлагала ему встретиться с вами в моем присутствии и в присутствии переводчика, но он упорствует. Я ему объяснила все последствия его отказа. Но… — Она развела руками. — Больше я ничего не смогу для вас сделать.
— Ясно.
Новость была плохая, но Гольцов воспринял ее спокойно.
— Мне позволят сегодня еще раз увидеться с Леже?
Мадам Бовье ответила неуверенным жестом:
— Попробуйте. Боюсь, это приведет к тому, что мсье Леже еще сильнее замкнется в себе. Я говорила с ним по телефону сегодня утром. Он крайне раздражен.
