новгородских бояр, с одной стороны, и движением русских земель к объединению, с другой, становились непреодолимыми.
Новгород становился реликтом Средневековья с его отсутствием четких разделительных линий между государствами и территориальными образованиями и возможностью двойной лояльности. Наступающая эпоха единых централизованных государств существование такого реликта не допускала. Отметим, что, несмотря на их непохожесть, с аналогичной системной проблемой столкнулось Великое княжество Литовское и Русское. Историки отмечают, что ему с самого начала территориальной экспансии в середине XIV в. было свойственно то, что мы можем назвать «двойная лояльность» элиты и земель восточной части государства – русская и литовская. Сыновья Великого князя Ольгерда – Андрей (1320–1399) и Дмитрий (ум. 1399) – например, сражались в составе русских полков в битве на Куликовом поле, а через 19 лет оба они погибли в роковом для истории Великого княжества Литовского сражении на р. Ворскле. Полки Смоленска, захваченного Витовтом в 1404 г., уже в июле 1410 г. участвовали на стороне польско-литовского войска в битве при Грюнвальде, где проявили решающую для хода сражения стойкость. Но наступающие новые времена также неизбежно вели эту державу к внутреннему расколу между православными и все более тяготеющими к католической Польше литовцами.
Москва, со своей стороны, не спешила окончательно решать новгородскую проблему – она выглядела слишком масштабной, а полное подчинение великого города противоречило всей традиции отношений Великих князей и новгородской городской общины. Учитывая традицию, масштаб связей Новгорода и его экономическое значение, решительное взятие этого города под контроль означало перспективу изменения всего соотношения сил на Западном и Северо-Западном направлениях международных отношений русских земель. Как это случается порой в истории, принадлежность Русскому государству населенных русскими людьми земель могла быть оценена иноземными соседями как шаг, серьезно угрожающий их могуществу и внешнеполитическим позициям.
При Василии II Темном важным шагом в этом направлении стало установление в 1460 г. фактического контроля Великого княжества над Псковом – это позволило серьезно укрепить контроль над северо-западными рубежами русских земель. Последовавшие в 1460, 1463 и 1474 гг. договоры Великого княжества Московского и Пскова с Орденом означали отказ последнего от притязаний на псковские земли. Теперь нападение на них со стороны рыцарей означало войну с Москвой. Мы видим, что вновь, как и во времена Дмитрия Донского, московские Великие князья одновременно добиваются двух целей – расширяют свою власть внутри русских земель и берут под контроль их внешний периметр. При этом способность сдерживать агрессию иноземных соседей, как и 100–150 лет до этого, становится важнейшим фактором лидерства Москвы во внутренней русской политике. В остальном даже на этом этапе московская объединительная политика не выглядит как решительные завоевания, скорее это установление контроля исподволь, не создавая избыточного напряжения и постоянно сохраняя формальную приверженность старым традициям местных вольностей земель-княжений. Русское государство как будто прорастает через прежнюю раздельность земель. Так, например, решительным шагом в установлении контроля над Великим княжеством Рязанским в 1464 г. становится династический брак младшей сестры Ивана III с тамошним князем Василием Ивановичем.
В итоге к концу 1470-х гг. только Тверское великое княжество сохранило формальный статус, равный Москве. Объединение русских земель, таким образом, не знает в своем наиболее важном историко-пространственном измерении примеров жесткого завоевания равных по своему юридическому положению земель-княжений и лишения их княжеских родов власти или жизни, как это бывало в Европе или Азии. Та же Рязань полностью становится частью Великого княжества Московского, управляемой через наместников, только с 1521 г. Тягучесть, свойственная русской политической культуре, вообще не предполагала радикальных решений – правило, сформировавшееся в эпоху, когда резкий шаг мог легко оказаться последним. Поэтому во всех действиях Ивана III мы практически всегда видим сдержанность и последовательность, экономию незначительных ресурсов и готовность к компромиссам в уверенности, что худой мир намного лучше доброй ссоры. Тем более что этот мир никогда в русской истории не становится препятствием для дальнейшего неуклонного движения к стоящей впереди цели.
Новгородский случай оказался, в конечном итоге, исключением из этого правила. Во-первых, по своим территориальным размерам и богатству Новгородская земля намного превосходила все остальные русские земли-княжения. Она была действительно бриллиантом в короне формально суверенных территориальных образований русского народа накануне завершения процесса его государственного объединения. Поэтому материальные ресурсы Новгорода могли сыграть решающую роль в эпоху, когда Великому княжеству Московскому было необходимо максимальное напряжение сил перед переходом на новый уровень – созданием Русского государства.
Во-вторых, Новгородская земля занимала стратегическое положение между «вооруженной Великороссией» и ее западными соседями. В прежние времена, как мы помним, Москва ценила то, что была отделена от иноземных противников русских земель «подушкой» других формально и фактически независимых земель-княжений – Рязанской, Нижегородской, Тверской, Смоленской и, наконец, Новгородской. Однако такое геополитическое положение не могло продолжаться бесконечно: по мере того как Москва накапливала жизненные силы, ее суверенные соседи слабели и все больше рисковали склониться к власти иноземных держав. Несколько событий, указывающих на вероятность этого, произошли уже в первые десятилетия XV в., когда агрессивная политика Великого князя Литовского и Русского Витовта опиралась именно на втягивание в свою орбиту таких «выморочных» (потерявших законного правителя) земель-княжений, доходя даже до попыток установить контроль над Рязанью.
Во второй половине XV столетия Москва начинает медленно осуществлять стратегию стирания таких территориальных барьеров. И здесь будущее Новгорода представлялось для русской внешней политики намного более важным, чем даже Тверь, находившаяся, как и Москва, в глубине русских земель. Не говоря уже о Рязани, Владимире, Ярославле или Нижнем Новгороде – те граничили с Ордой или туземными народами северо-востока, которые не могли представлять опасности в качестве враждебных юрисдикций. Новгород в силу своего географического положения мог быть оторван от Русской земли основательно, а его возвращение потребовало бы колоссальных военных усилий с невыгодных геополитических позиций.
Новгородская земля легко доступна именно с западной и юго-западной стороны – по морю и через Ливонию и Смоленск, а на востоке и юго-востоке ее прикрывают леса и болота. И, наконец, решительные действия в отношении Новгорода могли быть необходимы по общеполитическим соображениям – контроль над самой крупной и богатой из русских земель придавал Великому княжеству Московскому принципиально новый масштаб и стратегическую глубину на всех географических направлениях, показывал иноземным соседями степень решимости ее правителей в достижении поставленных целей. Однако и это бесспорные аргументы в пользу быстрого решения новгородского вопроса не стали основанием для того, чтобы рубить сплеча.
Обратный отсчет существования независимой Новгородской земли был запущен в начале 1471 г., когда «боярство пригласило на новгородский стол короля Казимира и заключило с ним договор против великого князя Московского. Договор был составлен, но еще не ратифицирован. Приглашение короля-католика и союз с ним означали прямую измену России,
