себе представить. После такого ни о каком налаживании отношений речи идти не могло.
Но одной завистливой строчкой в документе комиссии история не закончилась. «Давида» решат поставить на очень даже видное место, прямо у входа в городскую Ратушу. Дело оставалось за малым, довезти гиганта до площади Синьории. Мастерская Микеланджело находилась прямо за Кафедральным собором, расстояние до площади Синьории составляет примерно 600 метров. Чтобы преодолеть этот небольшой путь, рабочим потребовалось 4 дня. Опасность перевозки заключалась в том, что из-за ям на дорогах скульптура могла треснуть. Поэтому для «Давида» придумали специальную конструкцию в виде клетки из дерева, в которой его подвесили на канатах. Таким образом ухабы на дороге были не так ощутимы, а вместо колес использовали брусья, постепенно перекатывая их. Еще одной проблемой было то, что скульптура не могла выехать из мастерской, так как не проходила через дверь. Рабочие решили проломить стену, чтобы высвободить гиганта! Весь город собрался, чтобы поглазеть, для Флоренции это было настоящим событием. Леонардо да Винчи пришел на самое начало «представления», но как только «Давид» показался из-за разломанной стены, художник развернулся и побрел к себе. У него были дела поважнее.
Лука Ландуччи, травник и хронист того времени, оставил запись: «14 мая 1504 со стройки Собора забрали мраморного гиганта, он выехал в полночь, и для этого проломили стену над дверью, иначе он не проходил. Пришло около сорока мужчин, чтобы довезти его». 18 мая скульптура встала у дворца Синьории. После того как гиганта установили он вызвал неподдельное восхищение всего города, хотя и были те, кому «Давид» был не по нраву. Снова в искусство вмешивалась политика.
Когда «Давида» установили у дворца Республики, он полностью поменял свой посыл. Теперь это был не просто библейский герой, которых можно сотнями встретить на фасадах храмов. Нет, белый гигант стал символом самой Республики Флоренции. Юный Давид, согласно писаниям, за счет своей веры в Бога и смекалки победил огромного великана Голиафа, спася таким образом свой народ, так и Флоренция готова биться за свою свободу и тоже одержит победу. Скульптура стала предупреждением для Медичи, которые пока находились в изгнании, и для всех, кто их поддерживал.
Пьеро Содерини ликовал. Он очень активно учувствовал в том, чтобы «Давид» не только украсил площадь, но самое главное — поднял дух флорентийцам. «Шалость удалась», город ликовал, репутация Республиканского правления взлетела в рейтинге. Лишь один момент беспокоил Содерини — нос «Давида». До наших ушей дошла изумительная история о том, что иногда людям, далеким от искусства, лучше просто промолчать.
После того как «Давида» установили, Пьеро обошел скульптуру, приговаривая: «Ну хорош! Ох, хорош! Одно только меня смущает». Микеланджело резко повернулся и вопросительно нахмурил брови. Пьеро продолжил:
— Мессер Микеланджело, Вы не находите, что нос Давида длинноват?
Редкий случай, когда Микеланджело не бросился спорить и сыпать проклятиями. Незаметно взяв небольшую горстку мраморный пыли в кулак, он забрался к лицу «Давида» и стал делать вид, что подрубает его нос. На самом же деле просто потихоньку высыпал мраморную крошку из кулака. Спрыгнув с лесов, Микеланджело энергично сказал: «А сейчас?».
— Вот сейчас, просто идеально! — порадовался, как ребенок, Пьеро.
Одной из важнейших функций искусства всегда была пропаганда. Папы римские, короли, императоры, герцоги — все они пользовались искусством как отличным инструментом по укреплению власти, а не просто заказывали фрески, потому что любили любоваться на расписанные своды. Пьеро Содерини это прекрасно знал и не мог не воспользоваться таким подарком судьбы, как нахождение во Флоренции двух великолепных творцов. Как я уже сказала, Флоренция еще толком не оправилась от страшных проповедей Савонаролы — то и дело какой-нибудь из его последователей продолжал пугать народ муками ада. Ситуация с Пизой не улучшалась. Флорентийцам нужно было поднять не только военный дух, но в целом подпитать осознание себя частью сильного и независимого государства. Во время своего правления Савонарола пристроил ко дворцу Синьории большой зал для заседаний республиканцев, который должен был вмещать минимум 500 человек, его так и прозвали «Зал пятисот», или Большой зал совета. Из себя он представлял не самое привлекательное помещение, там был очень низкий потолок, стены не были покрыты фресками, а были верны аскетичным кельям монастырей. Неудивительно, учитывая, с каким энтузиазмом Савонарола критиковал искусство и сжигал картины.
Содерини решил, что на этих голых стенах будут прекрасно смотреться фрески былых побед Флоренции. На этот раз не проводилось никаких конкурсов на заказы — кому, как не Леонардо да Винчи, доверить роспись? Художник должен был сделать огромную фреску на тему триумфальной победы Флоренции над Миланским Герцогством в битве при Ангьяри, произошедшей в 1440 году. Но у столь талантливого маэстро была одна особенность, с которой приходилось мириться всем заказчикам. Леонардо брался за все и не заканчивал почти ничего. Живой ум, интерес к познанию, даже простое любопытство мешали художнику сосредоточиться на чем-то одном. Он брался за проект, экспериментировал, утолял свою жажду нового и в какой-то момент терял интерес. А бывало, что интерес вовсе не появлялся, как только контракт на работу был подписан.
В тот период для церкви Сантиссма-Аннунциата монахи-сервиты заказали художнику Филиппино Липпи (да, снова тот «сын греха») большую алтарную икону. Только что приехавший Леонардо, узнав об этом заказе, через своих друзей попросил намекнуть монахам, что он тоже был бы очень рад этому заказу. По отношению к Филиппино, который уже взялся за работу и рассчитывал на этот заказ, было, конечно, пакостно так делать, но монахи-сервиты не могли упустить возможность получить работу такого известного маэстро, как да Винчи. Филиппино же повел себя очень достойно, без скандала, а даже с уважением отказался от заказа. Леонардо с радостью согласился написать икону и переехал со всей своей «семьей», состоящей из учеников и слуг, к монахам. Большая и веселая семья начала жить за их счет. Так прошел месяц, второй, Леонардо ни разу не взял в руки карандаш. Монахи терпеливо ждали, когда же художника посетит вдохновение и настигнет наконец-то желание взяться за работу. Почти через год беззаботной жизни, возможно, Леонардо слегка укололо чувство совести, и в мгновение ока он создал подготовительный картон для картины, да какой! Монахи были восхищены и забыли все то время томительной прокрастинации гения. Вся Флоренция сбежалась посмотреть на чудесную работу, кто-то в толпе мог заметить и Микеланджело, поспешившего удалиться после беглого взгляда. Но картон, каким
