Я чувствовал смутное разочарование. Нелепо в моем-то теперешнем положении, но это было так.
– Фокус, но он сработал.
– Не совсем, впрочем, потому что ты обнаружил, что твой хозяин еще жив – в то время как должен был уже скончаться. Вот почему ты был так поражен. Ты не был убит горем, но был в смятении – оттого, что тебя могут разоблачить. Я знал, что это не была игра, это нельзя подделать.
– Я вернулся слишком скоро, – сказал Пирман. – Яд в конце концов подействовал бы. Я знаю свои снадобья. Я был учеником доктора.
– Но ты уже не мог ждать, пока он подействует. Ты сам навлек на себя эту беду. Через считаные мгновения снаружи собралась бы целая толпа, а доктор Ферн все еще дышал, еще стонал, даже пока ты ползал вокруг него.
– Бог знает, что он мог рассказать.
– Он мог бы обвинить своего ученика перед своим последним вздохом.
– Поэтому я всадил ему нож в сердце. А затем вокруг собралась толпа.
Тут мы остановились, как бы переводя дух.
– А Анжелика Рут? Чем она заслужила смерть? Чем она тебя обидела? Хорошо ли ты поживился на Кэтс-стрит?
Пирман ничего не ответил.
– Ты заурядный вор, Пирман, – сказал я.
Он поднял свою трость, а я – шпагу Джека. Мы простояли так некоторое время. Затем, будто по взаимному согласию, опустили свое оружие.
– Я не вор. Я лишь беру то, что мне причитается за сбор тел.
– Причитается?
– От Ральфа Бодкина столько-то за тело, при условии, что о них не станет известно… Ну а то, что я забираю чужое добро, – кто будет протестовать? Все равно в доме уже ничего не осталось. Надо было лучше думать, чем доверить его жене Хоби. Ее муж был вором.
– Вором, – повторил я (и вспомнил то утро, когда увидал возле «Таверны» Джона Хоби, поносимого Джейн Давенант; тогда я еще подумал: интересно, что в той коробке, которую он снял, точнее, уронил с телеги. Награбленное в чумных домах, скорее всего, для продажи скупщику краденого).
– Да, Хоби был вор, и его жена не лучше. Она сбежала со своими отродьями и моей добычей.
– Все-таки зачем было убивать госпожу Рут? – не унимался я. – Уж конечно, она не умерла только из-за серебряной солонки?
– Как и ты, она начала подозревать меня.
– Я не подозревал тебя.
Это была правда.
– Ты всегда смотрел на меня… как-то по-особенному.
– Как доктор Ферн?
– Я могу читать по глазам. Не то чтобы ты мог причинить мне большой вред, ибо в этом обличье я неуязвим.
Он показал на свой костюм.
– Поэтому я написал тебе записку, чтобы проверить тебя, посмотреть, придешь ли ты к госпоже Рут за сведениями. Но ты оказался слишком хитер и не пришел в условленное время – или спрятался.
Я ничего не сказал ему о том, что и в самом деле был в доме, под кроватью умершей женщины. Слова убийцы подтверждали, впрочем, что письмо старой кормилицы было подделкой. Пирман говорил спокойно, почти сдержанно, и все же он, должно быть, слегка спятил, если решал, кому умереть, потому, что мужчины и женщины как-то по-особенному смотрели на него. Да что там, если основываться на паре взглядов, он мог поверить в то, что весь мир был против него. (В определенном смысле это действительно было так.)
– Госпожа Рут? – поторопил я закутанного в плащ человека.
– Она заставила меня насторожиться, когда спросила, достаточно ли у меня фигурок. Поэтому ей тоже пришлось испить моего яда.
– Фигурок?
– Глиняных фигурок, которыми пользовался доктор Ферн. Он накладывал целебную мазь на фигурку, чтобы лечить на расстоянии. Например, если к нему пришла жена моряка, услышав, что ее муж заболел в дальних странах. Или купец, желающий, чтобы его жена забеременела.
– Во всяком случае, доктор Ферн пытался исцелять людей, – сказал я. – А ты всего лишь втыкал булавки в их изображения, чтобы причинить вред.
– Мне было интересно, сработает ли это.
– Сара Констант заболела из-за такой фигурки.
– Я ничего об этом не знаю.
– Но ты оставил одну из них на пороге ее дома.
– Я разбрасывал их то здесь, то там, по всему городу. Пустяки, это было вначале.
– Ее кузина верила, что Сару пытаются отравить.
– Тогда пусть ее кузина это и объяснит.
– Сколько человек умерло благодаря вашим стараниям, мастер Пирман?
– Не так много. Я начал с одной из собак Ферна, потом попробовал на одной старухе, которая побила меня в детстве за то, что я воровал яблоки. Затем к ней присоединились возчик, доктор, старуха-кормилица, ну и заодно другие.
– Не так много, ты говоришь?!
– Как может один человек сравняться с чумой?
Такого рода замечание мог бы сделать Ральф Бодкин. Высокомерное, почти бесчеловечное. Я подумал, не заразил ли доктор ученика своими богопротивными идеями или же Пирман с самого начала был таким холодным и надменным. Они были не так уж не похожи.
– Оглянитесь вокруг, мастер Ревилл. Посмотрите, сколько людей гибнет каждый день в этом городе, в этом королевстве. Скажите, чья это рука?
– На все воля Божья, – сказал я.
– Ну а выполнял ее я, – ответил Пирман, надевая обратно свою маску. Сделав это, он превратился из человека в нечто чудовищное.
Я поднял шпагу, чтобы нанести ему удар, но он оказался быстрее меня. Он внезапно набросился на меня со своей тростью; удар пришелся в запястье правой руки, державшей шпагу. Он был настолько силен, что на глазах у меня выступили слезы и я чуть не выронил свое оружие. Я машинально отступил назад, и это спасло меня от другого удара – на сей раз Пирман метил мне промеж глаз.
До меня донесся голос Пирмана, теперь отчетливо слышный даже через капюшон:
– Этим я забил человека до смерти.
У меня не было никакого сомнения в истинности его слов, и я не ответил. Вместо этого я решил поберечь дыхание и пригнулся, пятясь к двери. Коридор был коротким – если бы мы оба широко шагнули вперед, мы бы столкнулись, – и вот я оказался в ловушке наедине с кровожадным безумцем. Я мог бы улизнуть через дверь, которая вела в комнату, но, чтобы попасть туда, нужно было миновать Пирмана. Я мог бы открыть входную дверь и бежать на улицу, но тогда пришлось бы возиться с ручкой за моей спиной, а затем сделать шаг навстречу противнику (так как дверь открывалась внутрь). Это заняло бы две или три секунды, и за этот краткий промежуток времени Пирман мог выбить из моих рук шпагу, огреть по голове или шее, повалить на пол и не спеша разобраться со мной…
Моим единственным шансом было держать его на расстоянии с помощью моего оружия. Я плохой фехтовальщик, как вы знаете, несмотря на все усилия Джека Вилсона. В любом случае между тем, чтобы прыгать по сцене, сверкать клинком, зная: упав, вы сможете встать снова под общие аплодисменты, – между этим и спасением собственной жизни лежит целая пропасть. Как и Меркуцио, я был скорее горазд хвастаться, чем действовать.
