Пролог
Август 2010 года, Понтуаз, Иль-де-Франс
«Следственным комитетом Российской Федерации объявлен в федеральный розыск серийный убийца, виновный в смерти шести женщин. Вероятно, преследуя очередную жертву, он покинул Москву и теперь может оказаться в любом городе России. Внимательно посмотрите на фотографию».
На мониторе — лицо, с рельефно вылепленными чертами, высоким лбом, и светло-голубыми, смотрящими чуть исподлобья, глазами. Человек за столом ахнул: кто бы мог подумать, что Зигфрид — он моментально окрестил убийцу именем вагнеровского героя — одержим яростью и кровью? Ах, как было бы чудесно узнать его поближе. Несомненно, у них бы нашлось много общего. Такой человек должен чувствовать тонко, желать страстно и жить, как на острие ножа.
«Нашему корреспонденту удалось встретиться с одним из свидетелей по делу и поговорить с ним. По понятным причинам, мы изменили ему голос и скрыли его лицо».
C'est curieux![1] Свидетель знал убийцу и остался жив. Какая, однако, неосмотрительность. Тому надо было тщательнее подчищать за собой — и тогда не пришлось бы пускаться в бега.
«Я всегда подозревал, что этот мерзавец способен на любую низость».
Человек у монитора по-русски не понимал, но к его услугам были французские субтитры.
«Я отлично его знал, и меня ему было не обмануть, Однако, Олега всегда отличал высочайший интеллект. А еще говорят, что гений и злодейство — две вещи несовместные. Чушь!»
«Что он за человек?»
«Считаю, чем меньше говорить об этой сволочи — тем лучше. Такова моя принципиальная позиция».
«Но если ваши слова помогут предотвратить его дальнейшие преступления, то, может, стоит поступиться принципами?»
«Может быть… может быть… Один факт, знаете ли, меня поразил…»
«Поделитесь с нами?»
«Я очень удивился, узнав, что он влюблен в нашу общую подругу».
…Так, так! Вот почему он предпочитал новости в интернете toutes sortes de conneries[2] в ящике — всегда есть возможность узнать что-то интересное. Подруга? Должно быть, это необычная женщина, если привлекла внимание такого неординарного мужчины. Надо узнать о ней поподробнее. Итак, как там они его назвали? Oleg Rykoff? Ну и имена у этих русских… Нет, гугл молчит, а если попробовать в русской транслитерации? Например — так! Олег Ры-Рыков… Да вот же он! Начальник отдела «Prosperity Incorporated», pas mal[3]… Вот еще фотография, целая компания в каком-то ночном клубе — рядом с ним несколько человек, судя по всему, друзья… А вот и она. Конечно, это она! Темноволосая, лет двадцати пяти, с темными глазами, точеными чертами лица и высокой грудью. И впрямь хороша, но на его вкус — pas assez jeune[4]. Странно — за тонкую талию ее обнимает совсем другой человек — тоже интересное лицо — на волка похож, н-да-а… — Он в задумчивости теребил на шее кулон из белого золота. Литера «А» в руках летящего ангела. Украшение подарила ему мама на конфирмацию[5], и он никогда его не снимал. Мама тяготела ко всему русскому, а набоковская «Лолита» стала у него настольной книгой. Итак, пассия его московского героя весьма привлекательна, но… А вот если у нее есть дочка… Изумительное, должно быть, создание.
Человек за компьютером скопировал фотографию в специальную папку «Le but»[6] — этим надо будет заняться и следить пристально за тем, как разворачиваются события. Затем довольно потянулся в кресле. Ну что же, пора за дело… Он выключил компьютер и плеснул в стакан немного «Bushmills»[7]. Сделал глоток, смакуя медовый вкус. Интересно, как бы русский Зигфрид оценил его увлечение? Вероятно, отнесся бы с пониманием — хотя, как показывает предыдущий опыт, его стремление найти друга и единомышленника обречено на провал. Пресса уже окрестила его «Инквизитор из Понтуаза». Что они понимают! Он не инквизитор, а художник, созидатель прекрасного… Видно, он обречен на одиночество… Но уныние — это смертный грех, и посему — пора взбодриться. Прихватив с собой стакан с недопитым виски, он начал спускаться в подвал. Пошарил в кармане, достал ключ. Ключ проворачивался со скрежетом, но замок он не смазывал намеренно — этот звук помогал настроиться и ему, и той, которая была заперта внутри.
В подвале было темно, но прямо перед входом, наготове стоял большой электрический фонарь. Он щелкнул выключателем и открыл дверь.
— Соскучилась, ma mignonnette?[8] Как же он любил это мгновение! Испуганные глазки, ослепленные ярким светом после пугающей тьмы, которая до этого мгновения обволакивала бедняжку душной сыростью, спутанные волосы, падающие на юное личико, худенькие поджатые ножки, девичьи руки, сжимающие краешек одеяла.
— Пожалуйста, мсье, — услышал он дрожащий голосок, — пожалуйста, мсье, не надо…
Она кажется такой милой и беззащитной — хочется прижать ее к груди, поцеловать, утешить. Но она почему-то отползает от него как можно дальше, выставляет вперед руки, словно пытаясь защититься — ах, глупая, зачем?
— Не стоит плакать, — он включил лампу под потолком и погасил фонарь. — Тебе оказана честь.
Он, не торопясь, раскладывал на столе инструменты, каждый из которых сам по себе — произведение искусства. С кровати доносились жалкие всхлипы: — Пожалуйста, мсье, пожалуйста… Мне страшно…
— Тебе не должно быть страшно, ma mignonette… Ты должна испытывать гордость. Ты — полотно и краски… Кисти и мольберт… Мой будущий шедевр. Постарайся не кричать, когда я творю…
