весьма подозрительно…
Кощеев возвращается, черты его лица снова плывут, словно маг не решил, в каком виде показываться потенциальным врагам. Наконец он вроде бы определяется, однако личина пожилого начальника Департамента непривычно сочетается с прямой спиной, и руки возрасту не соответствуют – морщин не хватает, пигментных пятен, артрит ещё какой-нибудь можно, чтоб все думали, что дедушка ни на что не годится… Маг, проследив за моим взглядом, кривится и принимается натягивать перчатки.
– Может оказаться, что придётся бегать, прыгать и колдовать, а в молодом теле это делать проще, – поясняет он. – Мне и так теперь три дня отлёживаться, полная трансформация – дело непростое… Ладно, хватит болтать.
Он вцепляется в мой локоть и как-то неуловимо скрючивается, ссутуливается, становясь ощутимо ниже ростом. В его руках, как по волшебству, возникает знакомая трость, звонко стучит наконечником по плиткам.
– Идём, внученька, – сипит маг и с совсем не стариковской силой тащит меня в сторону салона. – Подберём подарочек нашей бабке…
Я нервно сглатываю. План у нас простой – мы с Кощеевым выдвигаемся на разведку, он определяет, точно ли Элис внутри, и если да, то чем занята. При обнаружении опасной магии в дело вступают бойцы и Саламандра, а до тех пор ни тех, ни другую лучше не звать – чем грозит ложный вызов элементаля, я уже знаю и могу представить, что скажет Кощееву начальство, если он натравит магический спецназ на обычных парикмахерш и маникюрщиц.
– Они могут меня узнать, – говорю тихо. Маг хмыкает, мотает головой, а в следующий миг я ощущаю прилив крови к щекам, и по лицу начинают бегать мелкие мурашки.
– Слабенькая личина, но сойдёт, – бормочет он и тут же хлопает меня тростью по ноге. – Руками не трожь!
Пожимаю плечами, хотя желание пощупать нос, ставший, по ощущениям, вдвое больше, велико. Зная кощеевское чувство юмора – может, и хорошо, что я себя не вижу. Думать о предстоящей операции страшновато, цепляюсь взглядом за детали: белые крошки соли на мокрой плитке, резиновые накладки на ступеньках, противные капли на металлических перилах – стоит коснуться, шерстяная перчатка промокает насквозь…
Кощеев толкает прозрачную дверь и шаркает к стойке.
– Здравствуйте, деточки, а подскажите мне… – начинает он жизнерадостно, и взгляды девушек, скользнув по мне, смещаются на него. Я придерживаю дверь, чтобы она не хлопнула, а Гошка успел пробраться за нами, случайно останавливаю взгляд на зеркале и едва удерживаюсь от того, чтоб поморщиться. Нос картошкой, губы толстенные и брови как у Брежнева… На языке вертится ехидное «ну спасибо, дедушка», но я тут же себя одёргиваю. Главное, что девицы за стойкой на меня не смотрят, на остальное плевать.
Кощеев заливается хриплым соловьём, почти как Сашка в наш прошлый визит. Его, правда, девицы слушают не так охотно, по крайней мере, пока он не упоминает сумму, которую готов потратить на радость мифической бабке. Впиваюсь взглядом в его затылок, фиксирую на лице в меру глупую улыбку и изо всех сил вслушиваюсь в окружающее пространство, но никаких странностей не замечаю. Всё как в тот раз – администраторы, мастера, клиенты, негромкая музыка…
Вот только запястье жжёт всё сильнее. Ужасно хочется закатать рукав и приложить к Знаку горсть снега, я стискиваю зубы…
А потом в ногу впиваются когти, я охаю и тут же слышу, как эти самые когти цокают по плитке – через приёмную, через зал, к открывшейся в дальней стене двери… Знак будто дёргает меня за руку, я едва удерживаю равновесие, разрываясь между желанием бежать следом за драконом и приказом держаться за Кощеевым. Из зала доносятся ахи и визги – кажется, Гошка потерял невидимость.
– Внученька! Что ж ты за скотиной-то не следишь?! – возмущается мгновенно сориентировавшийся маг и топает в сторону зала весьма шустро для своей личины, не переставая при этом бормотать что-то успокаивающее, а то и магическое. Во всяком случае, оторопевшие девицы бросаются следом не сразу.
– Дедушка! Ну ты куда! – вскрикиваю я, перегораживая администраторам проход. Кощеев отмахивается, бухтит что-то про дуру, которой нельзя доверить ценного зверя, и весьма резво обходит зал по кругу, наклоняясь, заглядывая под все столы и объясняя всем желающим, что внучка, бестолочь, упустила дорогущего карликового дракона и его надо выманить, а то он же царапается, и кусается, и вообще… Недоумевающие мастера уступают странному старику дорогу, клиентки поджимают ноги, маг беспрепятственно добирается до двери, толкает её тростью, и я вижу перила и уходящие вниз ступени.
– Туда нельзя! – обретает наконец голос администратор, кажется, та самая Верочка. – Мужчина, стойте! Девушка, да отойдите вы уже!..
Она пытается пропихнуться мимо меня, я сдаюсь не сразу, в итоге в зал мы вваливаемся вместе. Хватаюсь за стену, чтобы не упасть, разворачиваюсь…
И ловлю взгляд одной из клиенток.
– Ты-ы!
Марина Ильина вскакивает с кресла, отпихивает парикмахера и хватается за ножницы. Сейчас она не выглядит молодой и красивой, тёмные глаза на перекошенном бледном лице делают её похожей на героиню фильма ужасов, и как вообще она меня узнала сквозь личину?! Ножницы металлически лязгают, я отшатываюсь и успеваю подумать, что она совсем рядом, но Кощеев вдруг оказывается ещё ближе, а в следующую секунду помещение наполняется звоном стекла, грохотом, топотом и визгом. Командир спецгруппы рявкает что-то про «оставаться на своих местах», перепуганные тётки вжимаются в кресла и стены…
– В подвал! – орёт маг, одной рукой указывая направление бойцам, другой удерживая рычащую и бьющуюся Марину. – Щиты на полную! Катя, давай!
Ящерка под рукавом увеличилась вдвое и брызжет искрами. Я пытаюсь накрыть её ладонью и сосредоточиться, но тут Верочка, про которую я и думать забыла, хватает меня за руки и тянет к центру зала. Глаза у неё такие же тёмные и пустые, как у Марины. Я пытаюсь вырваться – точно останутся синяки от её хватки, – но она будто не замечает.
– Пришла, – замогильным голосом сообщает администратор невесть кому. – Пора.
Вспышка внезапной боли ослепляет. Словно сквозь вату слышу крики, чувствую головокружение и тошноту, ноги не держат, пол бьёт в колени. Верочка меня выпускает, но сил встать нет, и я кое-как опираюсь на руки, чтобы не завалиться совсем. Череп на шнурке выскальзывает из-под куртки, повисает перед лицом, смотрит на меня алыми точками, у меня слезятся глаза, и я не вижу ничего, кроме этих точек и белого-белого пола за ними, и холодно, почему так холодно, и сил нет совсем…
А потом вдруг становится тихо-тихо. И в этой тишине я слышу, как по плитке цокают каблуки. Они останавливаются совсем рядом со мной, я вижу кончики
