Он как-то узнал… Я понятия не имею, как! Но это он разбудил меня ночью и спросил, готов ли я присоединиться к нему, чтобы выполнить секретное задание, из-за которого нам нужно будет отправиться вглубь Симина… – Воробей скривился, будто только что осознал, что именно он сейчас сделал. – Нет! – выкрикнул он, страшно побледнев. – Нет! Жэнь, прости меня! Это все неправда, я все выдумал!
Но стражники уже споро отвязывали его от стула для допросов.
– Жэнь, – всхлипнул Воробей, – я… я…
Мне казалось, что я покинула свое тело и теперь смотрела на него будто со стороны. Солдатам пришлось самим поднимать меня на ноги и тащить к стулу, потому что сделать это самостоятельно я уже не могла. Но стоило мне опуститься на него, как я устало закрыла глаза, лишившись сил даже на то, чтобы дрожать от страха. Внутри все будто сковало льдом и онемело.
Но боль прошила меня насквозь, мгновенно вырывая из спасительного ступора. Да, она обладала таким свойством. Я думала, что уже привыкла к ней, но каждый раз боль показывала мне свои новые грани. Однако в этот раз продержалась я недолго, и сознание покинуло меня, что стало настоящей милостью для истерзанного тела.
Но когда я пришла в себя, оказалось, что прошло всего лишь несколько минут. Я мгновенно напряглась, ожидая новой порции мучений, однако генерал Ху лишь пристально вглядывался в мое лицо с подозрительной проницательностью. За его спиной Скай отчего-то обхватил голову руками, горестно скривившись.
Генерал развязал веревки, отлично понимая, что как бы мне ни хотелось, сбежать я уже не могла.
– Ну вот, – совершенно иным тоном произнес он, – так ведь лучше?
Я едва заметно кивнула, встревоженная случившейся с ним переменой.
– Выпей воды, – сказал он и поднес к моим губам стакан. Я принялась жадно пить, несмотря на то, что ни капли не доверяла ему. – Тебя мучает жажда, – отметил генерал и покачал головой. – Должно быть, и от еды ты не откажешься?
Я покачала головой, чувствуя подвох в его словах.
– Ешь, – велел он. – Силы тебе понадобятся.
От аромата зажаренного на огне мяса меня замутило, но пришлось проглотить пару кусочков, потому что он не оставил мне выбора.
– А теперь я дам тебе кое-что, – приказал генерал, – чтобы лучше спалось.
Я сжалась на стуле, в ужасе глядя на него.
– Нет!
– Тебе понравится, – улыбнулся генерал. – Все мои пленники умоляют дать им еще и еще. Но ты счастливчик. Я редко бываю таким щедрым.
– Мне это не нужно.
Он поманил к себе стражника, который принес наркотик. Я дернулась на стуле, задыхаясь от едкого запаха. Теперь меня снова трясло.
– Открой рот, – скомандовал генерал.
Я отвернулась.
Он сдавил мой подбородок пальцами и процедил:
– Невежливо отказываться от подарка, глупый мальчишка.
Я задергалась, пытаясь сбросить его ладонь, но его хватка лишь усилилась.
– Открой рот! – рявкнул он. Все его напускное радушие испарилось, сменившись раздражением.
В ушах стоял шум, а перед глазами все поплыло. Лишь одна мысль билась в голове – я ни за что не подчинюсь.
Генерал же принялся раскрывать мой рот руками. И он был сильнее, чем я. Запах стал еще резче. Я ни за что не проглочу это. Никогда!
Меня лишили сил. Сделали пленницей. Отобрали право выбора.
Нет… Моя воля по-прежнему со мной. Энергия ци заструилась по венам, когда я почувствовала, как собственная воля покидает тело и заполняет все пространство вокруг. Мое нежелание подчиниться стало всепоглощающим и безотчетным. Сила, которой наделил меня дух дракона, требовала выхода, но железо не пускало ее, так же, как плотина преграждает путь воде. Волны обрушивались на преграду снова и снова, до тех пор, пока мой разум больше не смог этого выносить. Я опять потеряла сознание.
– Жэнь! – Кто-то отчаянно выкрикивал мое имя. – Жэнь!
Я вяло шевельнулась и сразу почувствовала во рту неприятный привкус. Сплюнула, согнувшись пополам. Кровь.
Генерал смотрел на меня с удивлением и еще каким-то выражением в глазах, которое показалось знакомым. И вскоре до меня дошло. Это был страх.
Он боялся меня.
Его взгляд переместился с моего лица на кандалы на моих запястьях. Я тоже опустила голову и изумленно распахнула глаза. Железо, сковывающее мою левую руку, пошло трещиной. Она была неглубокой и никак не помогла бы мне освободиться. Но я была совершенно уверена, что еще пару минут назад ее здесь не было.
– Есть в тебе что-то странное, – пробормотал генерал Ху, сжав пальцами мой подбородок и внимательно вглядываясь в лицо. Ладонь его скользнула ниже, к моей шее.
– Заковать его в цепи, – приказал он солдатам. – Я вернусь завтра.
Генерал похлопал меня по голове, словно я была собакой, и покинул камеру.
Стражники приковали меня к стене и тоже ушли. Однако вскоре я заметила, что мои оковы были толще и шире, чем у остальных пленников. Будто… будто все уже знали правду.
Как только дверь заперли снаружи, я услышала сдавленный всхлип и повернула голову на звук. Воробей так и не смог взглянуть мне в глаза, но я видела, что его лицо заливала краска стыда из-за содеянного.
– Воробей, – позвала я, но мой голос звучал несколько отрешенно, – я не виню тебя. Из-за этих пыток я и сам ничего не соображал.
Воробей сделал судорожный вдох и едва слышно произнес:
– Но ты не сломался. Никто из вас. Лишь я не смог вынести боль.
Мне нечего было ответить на его слова. Я придвинулась ближе к стене, прислонилась к ней спиной и почувствовала, как в ребра впился спрятанный в моей одежде нефрит. Я не могла достать его, но присутствие печати стало своеобразным напоминанием о том, что нужно бороться. Если бы я только смогла избавиться от железных оков…
Из горла вырвался нервный смешок. Как же глупо… Не о том мне стоило волноваться. Стоило желать иного – снова иметь возможность ходить. От нестерпимой ломоты в ногах я едва ли могла самостоятельно стоять, потому мысли о побеге стоило отложить до лучших времен.
Я невольно задалась вопросом, чувствовала ли мама то же самое много лет назад? По мере того, как ее разум разрушался, она становилась все более замкнутой. Сначала мама ограничила свои передвижения районом Уиллоу, затем нашим домом, потом перестала выходить из своих покоев, а под конец уже не покидала собственную постель. С каждым новым ограничением она становилась все более незаметной, пока не лишилась даже возможности говорить. Я помнила, каким стал ее голос в последние дни – тонкий и слабый,
