хорошие, – покачала головой Алюэтта. – Но уж точно преступники.
Вновь раздался барабанный бой, и Трасселл потащил всех остальных в сторону источника этого грохота. Завернув за угол, они попали на очередную золотистую площадь, где девушки в костюмах молочниц несли бадьи эля, заливая их содержимое в любой открытый рот. И вновь в стенах зазывно темнели провалы окон. Шэй заглядывала в каждое из них. Сначала Бесподобный старался развеивать ее иллюзии – объяснял, как цыганская гадалка могла узнать о заблудшем отце Трасселла, и уверенно утверждал, что прирученный лев на самом деле всего лишь бритый тибетский мастиф, – но вскоре поистине впечатляющие зрелища Кокейна заставили умолкнуть даже его. Они продолжали гулять, и он взирал на все жадными восприимчивыми глазами. Но когда колокола пробили восемь раз, он уже ходил с тем же видом, с каким раньше водил Шэй по Королевской бирже: изголодавшимся и насмешливо презрительным одновременно.
Они посидели у огромного костра, главного притягательного зрелища Кокейна. Над головами пламенел плакат с лозунгом: «НЕТ ОГОРАЖИВАНИЯМ – НЕТ ЛЕНДЛОРДАМ – НЕТ ПОКОЮ», – обдаваемый волнами жара. Дети играли, бегали, смеялись, согретые огненным теплом. Снова и снова они подбегали к стойке, где на полках лежали соломенные куклы, одетые по лондонской моде и предназначенные для сжигания в этом костре. Шэй невольно вздрогнула, глядя на детское разрушительное веселье, шипение кружевных и хлопковых нарядов.
– Как же они могут себе все это позволить? – спросила она. Потрясенная и подавленная как могуществом устроителей, так и жаром, и шумом. – Я понимаю, что толпа большая, но ведь за вход берут всего пенни.
Очевидно, Бесподобный думал о том же.
– Я уверен, что они получают солидный куш с азартных игр. И, может быть, – он вдруг схватил Шэй за руку, – смотри…
В толпе сновал паренек, еще ребенок, с деловитым, обеспокоенным лицом и связанными в «конский хвост» волосами, как и другая обслуга Кокейна. Он бубнил что-то себе под нос, проскальзывая между гуляками, а его рука – как заметила Шэй – ныряла незаметно и быстро, как кошачий язычок, в кошельки и сумки. Один шаг – один кошель; другой шаг – другая сумка. Шэй восхитилась его мастерством; он действовал виртуозно. Они смотрели на извилистый путь мальчика в толпе, и, когда он подошел ближе, Бесподобный глянул на Шэй и тихо сказал:
– Поговори со мной немного и не смотри на мальчишку. – Он упер руки в бока, так что открылся кошель на его поясе. Шэй быстро затараторила что-то, не сводя взгляда с лица Бесподобного. Мгновением позже было бы слишком поздно.
Мальчик задержался около них на пару мгновений. Едва он устремился дальше, Бесподобный резко отвел руку назад и схватил паренька за локоть. Мальчик согнулся и попытался вывернуться, но Бесподобный развернулся и схватил его другую руку.
– Ты знаешь, что на самом деле в приличных заведениях не принято грабить клиентов! – хорошо поставленным голосом произнес Бесподобный, достаточно громко, чтобы заинтересовать ближайших гуляк. – Добропорядочные люди не одобряют кражи. Да и грешники тоже, в общем.
Мальчик спокойно посмотрел на него, а затем дважды коротко свистнул. Ничего не произошло. Он не сводил глаз с земли, пока Бесподобный крепко держал его. Затем толпа расступилась, к ним приблизился Джаггер. Он оценил мизансцену: побелевшие суставы Бесподобного и ожидающие лица толпы. Он повернулся к ним.
– Дамы и господа, – его впечатляющий голос взывал к тишине. – Если вы все проверите свои карманы, то некоторые из вас обнаружат, что получили подарки.
Головы опускались, а потом по толпе прокатился смех. Одна за другой вверх тянулись руки, многие из них сжимали золотые монеты.
Тогда и Джаггер тоже рассмеялся.
– Это испанские полуангелы, спасенные после кораблекрушения и переданные вам, добрые люди, моим юным помощником, – паренек кротко кивнул. – Вот видите, теперь среди нас есть богачи, о которых мы еще не знаем. Лондон забирает ваши фунты и тратит их во дворцах, мы же берем ваши пенни и открываем вам этот волшебный мир. Вспомните об этом, когда к вам придут их сборщики налогов, – он бросил в толпу горсть золотых монет, – потратьте же их, как сочтете нужным.
Под ликующий хор он снял руку Бесподобного с локтя мальчика и наклонился к нему ближе. Его слова предназначались только для Бесподобного, но, говоря, он смотрел на Шэй.
– Не все иллюзии обманчивы, малыш.
После этого Бесподобный притих. Они бродили, ошеломленные и пьяные, день уже клонился к вечеру. Земля покрылась вязким месивом из эля, обглоданных костей и растоптанных памфлетов, и осмелевшие крысы начали выбегать из углов, чтобы поесть. Люди, пошатываясь, тащились по грязи; девушки и юноши исчезали в укромных темных уголках. Бланк покинул их, сказав, что повидал достаточно, и вскоре после него исчез Бесподобный; исчез незаметно, без прощания. Поэтому Шэй, Трасселл и Алюэтта бродили втроем, молча созерцая очередные представления и мучаясь от тяжести в животах; Шэй давно не ела так много. На очередной грязной площади двое мужчин боролись на огороженном помосте. Один был одет в шелк, другой – в фермерскую рубаху. Толпа безжалостно освистывала шелкового модника и приветствовала каждый удачный удар, нанесенный фермером. Понаблюдав за борьбой, Трасселл вдруг сказал:
– Надо же, а я-то думал, что Бланк ушел.
Знакомая треуголка и морская куртка. Он смотрел в оконце какое-то представление. Шэй, потянув его за рукав, спросила:
– Почему ты все еще здесь?
Он оглянулся. Глаза его были широко раскрыты.
– Да задержался немного, чтобы увидеть одно чудо. Поглядите сами.
Шэй и Алюэтта подошли к оконным проемам по обе стороны от него. Внутри на платформе стоял большой сосуд с водой, окрашенной в синий цвет сценическими фонарями. Над ним возвышался деревянный каркас, где возились люди с лоснящимися, зачесанными назад волосами.
– На что смотреть-то? – прошептала Шэй, и Бланк ответил:
– Погодите, сейчас начнется новый показ.
Свет погас, и служители вынесли что-то к задней стене сосуда. Что-то достаточно тяжелое, поскольку они с трудом поднимались по деревянной лестнице, а потом Шэй услышала напряжение в их голосах: «Раз, два, три, пошел!»
В воду опустился бирюзовый треугольник, похожий на хвост сокола. За ним последовала дуга радужных чешуек, таких же маслянисто-сине-черных, как оперение павлина. Хвост взметнулся, и следом в воду погрузилось туловище. Широкая мужская спина, перекрещенная шрамами и с мускулами, как у циркового акробата. В шее этого русала с каждой стороны темнели по три разреза, концы которых колыхались в воде. И, наконец, появилась голова с кудрявой черной шевелюрой.
– Я знаю его.
Шэй отступила в недоумении, глянув на лицо Бланка. Оно отражало восхищенное внимание. Русал всплыл со дна и прищурился
