sept. Я не давил на нее. Не просил о большей гибкости. Потому что, как она уже намекнула, со временем это станет возможным. В течение нескольких месяцев мы встречались по понедельникам, средам и четвергам, если только я не уезжал из города или дела в офисе не мешали нам проводить время вместе. Поскольку теперь мой профессиональный график диктовал так много, это внесло некоторые изменения в динамику наших отношений. Эмили почти каждый день была в лицее до пяти вечера, и у нее было много занятий после школы; домработница встречала ее, готовила еду и исполняла роль старшей сестры, пока Изабель не вернется домой.
– Эмили в том возрасте, когда считает maman каким-то моральным надзирателем или, в лучшем случае, досадной помехой. Тем более что она страдает клинической депрессией, которую лечат мягкой фармакологией и регулярными сеансами с очень хорошим психотерапевтом. Поэтому она счастлива, что я не жду ее дома три дня в неделю. Точно так же, как начала бы жаловаться на невнимание и пренебрежение, если бы меня не было дома сразу после семи вечера. И она в высшей степени папина дочка – обожает своего отца и пока предпочитает его компанию моей. То, что Шарль сейчас несколько прикован к дому, устраивает ее как нельзя лучше. Не то чтобы она хотела неотлучно находиться при нем. Но сознание того, что он рядом, в соседней комнате… это ее успокаивает. И мы оба рады сделать все в разумных пределах, чтобы создать Эмили комфортную обстановку.
Изабель хотела знать все о прогрессе в развитии Итана – как он расширяет свой репертуар языка жестов, как строит отношения с другими, осмелимся ли мы найти ему детский сад с «обычными», не глухими детьми, и когда он приедет в Париж. Я почти каждый день разговаривал с Джессикой по телефону. Горди не был бы Горди, если бы не сотворил невозможное: он выбил для меня дополнительные четыре дня ежемесячной опеки и убедил младших партнеров (в смысле, тех, кто моложе пятидесяти пяти) проявить человечность и позволить мне проводить в Нью-Йорке с моим сыном два уикэнда и одну полную неделю из четырех… и чтобы мне оплачивали авиабилеты и проживание за счет фирмы. Это был, конечно, компромисс: от меня ожидали, что я буду консультантом высокого уровня и активным участником всех крупных трастовых и имущественных дел, которые фирма вела в рекордных количествах.
Между тем эти два ежемесячных уикэнда с Итаном были самым долгожданным событием в моем календаре. По словам Джессики, он считал дни до моего следующего приезда. «Папа здесь!» – так он приветствовал меня, когда раз в месяц просыпался ранним субботним утром в служебной квартире моей фирмы и, войдя в спальню, обнаруживал, что я приехал поздно ночью, пока он спал. В Париже я по-прежнему два раза в неделю брал уроки языка жестов, так что и сам совершенствовался в общении с Итаном. Как сказала мне Джессика:
– Я стремлюсь к тому, чтобы он развивался как обычный ребенок. Он начнет учиться читать в пять лет, как все дети, а за этим последует математика. Большой проблемой будет социализация. Приобщение его к играм с другими детьми. Я уже говорила об этом Ребекке. Надо найти его ровесников, с кем он мог бы играть. Он же не посещает дошкольное учреждение, а у Ребекки очень крепкие связи с обществом анонимных алкоголиков и церковью Богоматери Святой Помпеи, при которой имеется своя начальная школа, где преподают и монахини, и миряне. Как говорит ваша бывшая супруга, монахини с удовольствием приняли бы Итана, но они не уверены, насколько хорошо он адаптируется в коллективе. Я попросила ее узнать, можно ли договориться о встрече с сеньором Морено – настоятелем этого заведения.
– Конечно, есть и другие начальные школы, где он мог бы учиться в твоем сопровождении.
– Я, конечно, начну с ним как постоянный спутник, но обучу кого-то другого, кто меня сменит. И я по-прежнему буду заниматься с ним после школы и один вечер пятницы в месяц, когда вы приезжаете из Парижа.
Я пытался поговорить с Ребеккой насчет школы. Отправил ей факс, предлагая, чтобы мы сели и спокойно обо всем поговорили, вместе изучили вопрос и решили, какие варианты для Итана лучшие в городе. Тем более что мы оба хотели как можно быстрее интегрировать Итана в мир других детей, не глухих.
Ответом Ребекки на мое письмо было молчание.
В Париже Изабель была возмущена тем, что моя бывшая отказывается от диалога со мной по поводу образовательного будущего нашего сына.
– Вы, американцы, доходите до абсурда, когда дело касается развода. Ах, боже мой, нарушена супружеская верность! А то, что твоя бывшая напивалась до чертиков, не имеет никакого значения. Ты спал с кем-то, и тебя заставляют до конца дней платить ей за твой проступок. А теперь, когда она обрела свою веру, когда она вся такая набожная католичка, со своим альфонсом – который, поверь мне, скоро изменит ей с молоденькой, – она разыгрывает перед тобой праведницу. Даже несмотря на то, что ты несешь основное бремя расходов и являешься более ответственным и преданным родителем.
Этот разговор состоялся за ужином – да, мы ужинали вместе (!) – в маленьком японском ресторанчике branché131 напротив дома 9 по улице Бернара Палисси. Я только что вернулся из Нью-Йорка. Как и обещал, я привез фотографии Итана (сделанные в круглосуточной аптеке прямо перед моим отъездом), поскольку Изабель теперь настаивала, чтобы я фотографировал сына в каждый свой приезд и она могла следить за его развитием. Изабель хотела точно знать, какие дошкольные учебники использует Джессика, и даже съездила на бульвар Сен-Жермен в Американский университет в Париже и воспользовалась их библиотекой, чтобы провести исследование начальных школ Нью-Йорка. Она подготовила для меня пять предложений, указав контактные данные и имена директоров школ. Она пришла в бешенство, когда Ребекка категорически отвергла идею о том, чтобы Итан провел со мной месяц в Париже тем летом, и сказала, что это самая злобная месть с ее стороны.
– Она потеряла тебя. Потеряла свою карьеру. Она несчастлива. И обращает всю свою ярость на тебя, потому что именно так ведут себя посредственности. И она использует вашего сына и деньги как единственное оружие против тебя. Жалкое зрелище.
Это был один из тех моментов – за ужином, с прикосновениями ее пальцев, которые усиливали мысль, ободряли, – когда я ловил себя на мысли: мы действительно пара. Ее стремление оберегать меня, интерес к Итану, желание научиться у меня
