это всплыло теперь, когда отец слишком болен, чтобы объясниться? Я могла бы наткнуться на открытки и раньше и позже. Ключ к этим ужасным тайнам был спрятан на чердаке, но мне никогда не приходило в голову его искать, потому что я попросту не знала о существовании тайн. Я всего лишь жила свою жизнь – маленькую, тихую. Откуда мне было знать, что она построена на лжи?
А сейчас, когда моя голова лопается от вопросов, мне не к кому обратиться. Вранье отца, его извращенная логика, любые угрызения совести, которые могли его мучить, – все потонуло в хаосе его меркнущего сознания. Мне никогда не узнать, что он думал, придется научиться как-то мириться с этой грустной реальностью.
Мы летим навстречу рассвету, небо вокруг плавно меняет цвет: из бархатисто-черного оно становится сиреневым, потом начинает алеть. Я никогда не перестану восхищаться красотой рассветов. Это происходит изо дня в день испокон веков, но я не устаю любоваться непрерывно меняющейся палитрой небес. Это бальзам для моих встревоженных мозгов. Некоторое время я позволяю себе думать о Симеоне. Я отправляла ему противоречивые послания, но он терпеливо отвечал. Наверное, это потому, что я ему немножко нравлюсь. Не слишком ли я осторожничаю? Может, лучше расслабиться, все принять и будь как будет? Учитывая, в какую катастрофу превращается вся моя жизнь, так ли худо, если у меня появится уголок, куда я смогу забиться и передохнуть? Я решаю, что если он снова мне напишет, то я позволю себе насладиться тем, что мне уготовано, без страха и чувства вины. Любуясь рассветом, я чувствую растущее вопреки всему радостное волнение.
* * *
Современная галерея Тейт, занимающая бывшее здание электростанции, величественно высится на берегу Темзы. Сегодня мой мир сплошь состоит из переосмыслений.
Я вижу Майкла до того, как он замечает меня. Он шагает, задрав голову и распахнув пальто. Как он похож на отца! Майкл подходит ближе, разговаривая по телефону, но при виде меня заканчивает разговор. Я думала, что злюсь на него за ту роль, которую он сыграл во всей этой неразберихе, но сейчас, когда он стоит передо мной, не чувствую ни следа прежнего гнева. Он остается моим старшим братом, моим защитником, моей гаванью в шторм.
– Кара! – Он бросается ко мне. – Как это понимать? Я страшно занят. Не могу все бросить ради встречи с тобой. То есть могу, как выяснилось, но лучше бы причина оказалась действительно важной.
– Ты знал? – спрашиваю я без предисловий. – Знал, что мама жива? Знал, что отец добился, чтобы суд запретил ей с нами видеться?
Я сразу вижу по его лицу: он все знал.
– Почему ты мне не говорил?
Мне кажется, что Майкл за пять секунд стареет на двадцать лет. Морщины на лбу становятся глубже, лицо бледнеет, потом синеет. В уголках его глаз блестят слезы, но я не знаю, потекут ли они по щекам. Он стискивает зубы, делает глубокий вдох и, как я и ожидала, предлагает:
– Давай пройдемся.
Мы входим в главный вестибюль галереи. Где-то высоко вверху сереет крыша, шаги разносятся эхом по всему бескрайнему пространству, голоса сливаются в мерный гул. Мы словно в храме. Воздух неподвижен, кажется, что вот-вот станет видно склоненные в молитве головы. Внезапно Майкл останавливается и резко поворачивается ко мне.
– Все не так, как ты думаешь, – начинает он. – Я мало что помню, а то, что знаю, сложил за долгие годы из обрывков. Отец ни разу слова об этом не проронил. – Ссора, их последняя ссора перед моим отъездом в университет, – в ней вся суть.
– Что ты знал? – спрашиваю я, мне не терпится все услышать.
– Я говорил, что помню ту женщину, мамину подругу.
– Тилли?
Он кивает.
– Она мне не нравилась. Мы ее совершенно не интересовали. Если ты пыталась что-то ей сказать, показать ей какую-нибудь свою поделку, она отмахивалась, как от безделицы. Меня раздражало, как она тебя отталкивала, ведь ты была еще совсем маленькая.
Выходит, он даже тогда меня защищал, понимал, что я чувствую в свои два года. У меня уже разрывается сердце.
– Но мать в ней души не чаяла, – продолжает он. – Она смотрела на нее другими глазами. Тилли стала центром ее мира, потеснив, кажется, даже нас. Она была как кукушка, выпихивающая из чужого гнезда птенцов. От нее не было никакого спасу. Перед возвращением домой отца она, конечно, уходила, но все равно впечатление было такое, что она вечно рядом. Мать с отцом много из-за нее ссорились. Я лежал в постели и слушал их крики. Я не понимал, но чувствовал, что отец ее не любит, и был на его стороне.
Майкл спускается дальше, я семеню за ним, как девчонка.
– Однажды вечером разразился страшный скандал. Мать орала на отца – я не разбирал слов, только слышал хлопки дверей. Я вылез из постели и сел на ступеньку лестницы. В коридоре стоял чемодан, я решил, что мы едем отдыхать. – Он вздыхает, ерошит седеющие волосы. – Никак не мог понять, как мать запихнула вещи всех четверых в один чемодан. – Он качает головой. – Потом пришла Тилли, мама ушла с ней. Вот и все. Больше я ее не видел.
У Майкла расстроенный вид, он из последних сил сохраняет самообладание. Мне нет до этого дела, главное – все разузнать.
– Она хотя бы попрощалась? – спрашиваю я. – Или просто ушла?
– Она еще не понимала, что не вернется, так я, по крайней мере, думаю. Они поссорились, и она ушла с Тилли, думая, что назавтра вернется за нами. Но отец сразу поменял замки, побежал к юристам и все прочее. Тогда я этого не понимал, только потом все сложил воедино.
– Как это – полный запрет? Как такое возможно? Она же была нашей матерью!
– Не уверен, что целью отца было именно это, но ему повезло: судья, к которому попало дело, оказался прожженным ретроградом, он считал лесбиянок дьявольским отродьем, которым ни за что нельзя доверять опеку над юными умами. Я прочел в Национальном архиве судебный протокол. Отец не добился бы большего расположения к себе на слушании дела, даже если бы судья был его лучшим другом.
Я не верю своим ушам. Майкл читал судебные материалы? Я выяснила одно – что дело разбиралось в суде, а он даже ознакомился с протоколом! Но сейчас не время в этом копаться, надо двигаться дальше.
– По словам Урсулы, у матери не было денег на судебную тяжбу, а Тилли отказалась ей помогать, – говорю я.
– Похоже на то. Тилли была законченной
