оппозиции. То, что в некоторых зрелых демократиях такие условия все-таки существуют, не может служить аргументом в пользу их введения в России. Эти ограничения за рубежом вводились на том этапе развития, который давно уже остался в прошлом. Сегодня важнее заботиться о демократии на общенациональном уровне, оставив внутреннюю жизнь партий на их собственное усмотрение.
Что касается условий допуска партий к выборам, то – в свете сказанного выше о процедурах, связанных со сбором подписей, – я нахожу единственным приемлемым вариантом денежный залог. Практика сбора подписей полностью себя дискредитировала и не поддается исправлению. Действительно, недостатки данного механизма проявились уже на этапе российской демократизации, и хотя авторитарная трансформация их усугубила, нет никаких оснований рассчитывать на то, что демонтаж авторитаризма автоматически приведет к устранению этих недостатков. С одной стороны, партии будут по-прежнему скупать подписи, причем, как правило, поддельные. С другой стороны, это по-прежнему будет открывать для органов управления выборами возможность селективно отстранять партии от выборов, руководствуясь формально правовыми, но фактически политическими соображениями. Единственный уровень избирательной системы, на котором сбор подписей сохраняет минимальную целесообразность, – это местные выборы в малых муниципальных образованиях.
Размер залога должен быть установлен на разумно высоком (то есть не запретительно высоком) уровне. Разумеется, установить параметры разумности загодя не представляется возможным. Но есть все основания полагать, что в тот момент, когда эта задача станет актуальной, она будет решена довольно легко. В частности, размер залога можно устанавливать в зависимости от величины прожиточного минимума, с возвращением залога кандидатам и партиям, набравшим более 2 % голосов. Единственными допустимыми возможностями для отмены регистрации зарегистрированных кандидатов должны оставаться смерть кандидата или его личное заявление.
В заключение отмечу, что представленный в этой главе пакет из четырех требований не содержит в себе ничего такого, что не вытекало бы напрямую из первой главы Конституции Российской Федерации. Важным преимуществом оппозиции может послужить именно то, что ее переговорные позиции будут исходить из базовой, конституционной законности, а не из требований революционной целесообразности. Разумеется, эта ситуация чревата своими сложностями, связанными с тем, что каждое из требований – которые я попытался здесь очертить в самом общем виде – будет нуждаться в тщательной правовой экспертной проработке.
Такая проработка необходима не только при пессимистическом видении перспектив, на которое я ориентировался в этой главе, но и при оптимистическом, при котором нынешняя оппозиция с самого начала сможет занять ведущее место у руля страны. Собственно говоря, именно к этой ситуации, даже при ее весьма малой вероятности, нужно готовиться особенно тщательно, потому что тогда у оппозиции не будет ни времени на раскачку, ни возможности переложить ответственность за неправильные решения на силы старого режима. Все концептуальные подходы, касающиеся базовых требований оппозиции, должны готовиться и технически прорабатываться уже сейчас.
5 Институциональные решения переходного периода
В предыдущей главе речь шла о процессе трансформации, и полагаю, что об этом сказано достаточно: пожалуй, даже больше, чем видно из той точки обзора, которую я сейчас занимаю. В этой главе, посвященной основным мероприятиям переходного периода, я отвлекаюсь от особенностей политического процесса, который будет сопровождать трансформацию, и делаю только одно допущение. Оно тривиально до тавтологии и состоит в том, что политическое руководство, которое будет осуществлять этот переход, будет действительно стремиться к тому, чтобы Россия перешла к демократии, независимо от того, будет ли это стремление обусловлено фундаментальными или ситуационными соображениями, то есть от того, каково будет происхождение этого руководства, его политический состав, а также баланс сил между «ястребами» и «голубями», «умеренными» и «радикалами» внутри него.
Вне зависимости от всех этих обстоятельств, которые сегодня с трудом поддаются прогнозированию, институциональные решения переходного периода могут быть оптимальными или нет, и об этом стоит поговорить, потому что эти решения – сложные и далеко не всегда очевидные. Должен сразу же оговориться, что из такого подхода вытекает еще одно допущение. Оно состоит в том, что все эти решения будут приниматься в среде, свободной как от институтов, так и от политических стратегий отдельных игроков. Это допущение, конечно же, совершенно нереалистично. В действительности решения будут проходить через какие-то институциональные каналы и существенно модифицироваться волей, интересами и позициями (порой ошибочными) отдельных игроков, а также результатами взаимодействий между ними. В политике, как известно, никто не получает желаемого в том виде, в каком он этого пожелал. Однако это отнюдь не устраняет возможности того, чтобы определить желательности тех или иных решений с экспертной позиции, которая, разумеется, может быть востребованной или нет по мере развития событий.
Сделав это допущение, можно без излишних оговорок ответить на важные вопросы о целях поиска и создания оптимальных институциональных решений, то есть деятельности, которую часто называют институциональной инженерией. На первый взгляд, вопросы такого рода тривиальны. Если институты – это правила игры, то их надо просто разработать, ведь не жить же без правил. Тут важна исходная установка по поводу политики. Если рассматривать политику как преимущественно кооперативную деятельность, в ходе которой участники хотят и могут мирно договориться о способах решения проблем, то правила им по большому счету вовсе не нужны. Любые разногласия могут быть решены полюбовно и ad hoc. Наличие формализованных правил только мешало бы достижению полюбовных договоренностей.
Однако такое видение политики нельзя признать адекватным. Хотя она действительно включает в себя неформальные договоренности, основная проблема политики состоит в том, что иногда позиции акторов становятся непримиримыми и ведут к конфликтам, угрожающим общественному благополучию. Одна из главных задач институциональной инженерии – в том, чтобы предвидеть эти ситуации и создавать такие правила, которые по возможности предотвращали бы их, а если предотвратить невозможно, то способствовали бы наиболее безболезненному их разрешению.
Поэтому базовая картина, которая должна вырисовываться в уме создателя правил, отнюдь не благостна. Это – картина мира, в котором реализуются наихудшие из всех возможных вариантов, политики склочны и бескомпромиссны, их лучшие с точки зрения общего блага политические стратегии систематически отклоняются в пользу худших, а народ склонен бездумно поддаваться риторике политиков. Иными словами, институты должны рассматриваться не просто как правила игры, а как такие правила, которые способны служить подушкой безопасности. Именно такого подхода придерживались создатели действующей американской Конституции. Эта конституция не идеальна с точки зрения современных реалий, но ее долговечность свидетельствует о том, что подход «отцов-основателей» к институциональной инженерии был правильным.
При этом важно не впасть в другую опасную иллюзию, согласно которой оптимальные институты должны обеспечивать прежде всего стабильное и эффективное функционирование системы, а все остальные соображения – вторичны. Даже самые лучшие правила подвержены манипуляциям со стороны более сильных
