около нее лежали еще двое вояк из Внешних секторов. И тут на стене висели самые обычные ключи, металлические и здоровенные, только кабанов глушить, с причудливыми фигурными бородками.
Дю-Жхе снял их и вставил в скважину.
Раздалось негромкое клацанье, и дверь распахнулась, нашим глазам предстал короткий коридор с дверями по правую и по левую сторону. Одна из них открылась, и в коридор выглянула женщина, которую я видел в тронном зале, когда сам прежний Гегемон повесил на меня медальку.
Светлые волосы, смуглая кожа и алые глаза, даже не наивные, а пустые, равнодушные. Чертами лица очень похожа на Юлю, и теперь я знал почему — у них были общие предки, они приходились друг другу дальними родственницами.
Дочь прежнего хозяина звездной империи.
— Э, ваше высочество, — сказал я, вспомнив, как обращались к Табгуну во время визита его на «Гнев Гегемонии». — Не стоит волноваться… мы не причиним вам вреда, все хорошо. Вернитесь к себе.
Она не закричала, она просто смотрела на нас, удивленно хлопая глазами.
Я оставил пленника бойцам, и сам двинулся дальше, заглядывая в одну дверь за другой. За второй обнаружился крепко спавший на широкой кровати немолодой кайтерит из той же гегемонской семейки; длинным лицом и тяжелым подбородком он сильно напоминал Табгуна.
Вроде бы у последнего имелся старший брат.
А вот в третьей комнате я их нашел.
Тут стояли две кровати, обе для взрослых, окон не было, имелся столик, два стула и шкаф. Но самое главное, что на одной из кроватей преспокойно сопела в две дырочки Сашка, а с другой на меня смотрела Юля, и в глазах ее мешались надежда, удивление и недоверие.
— Нельзя же так… — произнесла она после того, как несколько секунд мы просто молча таращились друг на друга. — Ты же мне снишься? Этого не может быть? Эх, ты… Егор… сон… нет?
Ноги у меня ослабели так, что я просто каким-то чудом не осел на пол, сердце вроде бы остановилось совсем. Но я ухитрился броситься к ней, и обнял, ощущая родной, такой родной запах, принялся гладить по шелковистым волосам и бормотать какую-то ерунду.
Юля шмыгнула носом и вдруг заплакала, теплые капли потекли у меня по виску.
— Все будет хорошо, я пришел за тобой, никто вас не обидит, я вам обещаю, — сердце мое разрывалось от счастья, любви и нежности, и всех слов мира не хватило бы, чтобы выразить эти чувства.
— Да, — сказала Юля, и оттолкнула меня. — Дай на тебя посмотреть. Грязный весь… Небритый. Ужас.
— Мама… — произнес Сашкин голос у меня за спиной. — Папа? Это ты?
— Я, — и я повернулся к дочери.
Выглядела она куда хуже, чем когда мы виделись в последний раз, под глазами темные круги, сама бледная и похудевшая.
— Папа! — повторила Сашка, и я бросился уже к ней, обхватил и прижал к себе.
Она шмыгнула носом и уперлась носом в мою щеку, наверняка уколовшись о щетину. Наверняка так бы мы и просидели в обнимку не один час, но тут я вспомнил, что кое-что принес.
— Настало время процедур, — я отстранился от дочери, принялся стаскивать рюкзак. — Юля, ты умеешь пользоваться Обручем?
— Да там все просто, — жена моя откинула одеяло, и оказалась в незнакомой пижаме цвета лежалого снега. — Надеваешь на голову, и он работает… Ну по крайней мере должен.
Сияющий Обруч явился на свет, качнулись вуали-паутинки, отразили лучи утреннего солнца драгоценные камни.
— Ух ты, какая красивая корона! — воскликнула Сашка. — Это мне?
— Только поносить, — строго сказал я.
И аккуратно надел золотую ленту ей на голову так, что одна вуаль оказалась на лбу, другая на затылке. Обруч тут же сжался, обхватил ее голову, и засветился мягким, успокаивающим зеленым огнем.
Сашка замерла, глаза ее округлились.
Я сжал кулаки, Юля ухватила меня за предплечье, и мы застыли, точно три статуи, созданные совсем не древнегреческим скульптором. Мне показалось, что я слышу очень тонкое, еле различимое жужжание, а затем волны света побежали по телу дочери, сверху вниз, точно омывая ее.
— Ой, щекотно… — сказала Сашка. — И хорошо.
А потом и вовсе засмеялась, так заливисто, как не смеялась с того дня, как у нее появилась болезнь. В тот же миг зеленый свет потух, Обруч с мягким щелчком ослабел, и я дрожащей рукой забрал его.
— Ну что, пошли отсюда? — сказал я.
* * *
Когда мы поднялись в караульную, я закрыл Сашке глаза рукой, и специально взял ее для этого на руки. Она захихикала, решила, что это игра такая, и принялась вертеться и отдирать мою ладонь.
— Ничего себе, там снаружи, — сказал вдруг Макс, стоявший у окна. — Сам Табгун!
— Забери ее, — я передал дочь Юле, а сам бросился к земляку.
И точно, мимо преспокойно шагал будущий Гегемон, в обычном роскошном мундире, длинный, словно каланча, и сопровождали его всего лишь четверо телохранителей.
— Давай, быстро! — скомандовал я.
Если оставить эту гниду в живых, так он нас отыщет где угодно, чтобы отомстить.
Я вылетел на улицу первым, за мной с тяжелым топотом ломанулись остальные. Телохранители повернулись в нашу сторону, сдвинулись, закрывая принца, и даже начали поднимать автоматы.
Двое тут же упали, нашпигованные пулями, третий успел выстрелить, и только после этого свалился, четвертый рванулся бежать, но это ему не помогло.
— Хм? — сказал Табгун, вскидывая руку, и я понял, что не могу двигаться.
Я вроде бы перебирал ногами, бежал куда-то, но почему-то оставался на месте. Колышущийся вокруг туман то густел, так что я оказывался в сплошной белой дымке, то становился прозрачным, и тогда я мог видеть принца, который рассматривал меня без страха, с отстраненным любопытством.
— Сильным сила, нечего сказать, — проговорил он наконец. — Вот ты куда забрался? Ничего… себе… И ведь мог бы даже выжить, если бы… не повернул оружие против меня. Просто бы скажем убежал. Нет, потом я бы тебя все равно убил, но хотя бы не сегодня.
«Стреляйте в него! Стреляйте!» — хотелось закричать мне, но мускулы горла мне тоже не повиновались, я едва мог дышать.
Краем глаза видел, как раскачивается на месте Дю-Жхе, как ходит туда-сюда автомат в его руках, как искажено покрытое татуировкой лицо. Ферини явно пытался сбросить наваждение, но сил у него не хватало, он проигрывал в этой битве так же, как и я.
— Я ждал, что ты явишься, — продолжил Табгун. — Но думал, что тебя поймают раньше. Все… кто тебе помогал, будут наказаны, их казнят по древнему обычаю Кайтера, как слуг, предавших господина… в первый день отрежут пальцы ног,
