— Я хочу знать все, — упрямо повторила Пэт. — И теперь же, Эллери. Заканчивайте.
— Узнаю мою малышку, — хрипло произнес Картер Брэдфорд.
— Я сказал «с другими ее поступками», — продолжил Эллери. — Вспомните их! Если Нора так беспокоилась о безопасности Джима, как делала вид, стала бы она хранить эти три обвиняющих его письма в своей шляпной коробке? Любая жена, пекущаяся о безопасности мужа, немедленно сожгла бы их. Но Нора сохранила письма, зная, что они окажутся самым убедительным доказательством виновности Джима, когда его арестуют. Вспомните, каким образом Дейкин обнаружил их.
— Нора привлекла к ним его внимание, — подсказал Картер. — Будучи в истерике, она упомянула о письмах, когда мы даже не подозревали о них.
— Упомянула, будучи в истерике? — воскликнул Эллери. — Мой дорогой Брэдфорд, это было великолепной демонстрацией актерского мастерства! Она притворялась, что пребывает в истерике, притворялась, будто думает, что я уже рассказал вам о письмах, и таким образом сообщила вам об их существовании! Но пока я не пришел к выводу о виновности Норы, это ничего для меня не значило. — Он достал очередную сигарету.
— Что еще, Эллери? — дрожащим голосом осведомилась Пэт.
— Только одно. Пэт, вы уверены, что сможете… Вы плохо выглядите.
— Говорите!
— Джим был единственным, кто знал правду, хотя Роберта Робертс, возможно, догадывалась о ней. Джим знал, что он не отравил коктейль, поэтому должен был знать, что только Нора могла это сделать. И тем не менее, хранил молчание. Понимаете, почему я говорил, что у Джима была более важная причина мучить себя? Это было наказанием, которое он сам на себя наложил. Джим чувствовал себя полностью ответственным за трагедию в жизни Норы — за то, что он фактически подтолкнул ее к убийству. Он был готов молча выдержать суд и приговор, как будто это могло исправить содеянное. Страдания препятствуют ясности мысли. Но Джим не мог смотреть на Нору. Помните — он ни разу не взглянул на нее в зале суда. Ни тогда, ни позже он не хотел видеть ее и говорить с ней. После всего, что она совершила, это было бы для него слишком тяжело… — Эллери поднялся. — Думаю, это все, что я собирался сказать.
Пэт откинулась на кушетку, прижав затылок к стене. Выражение ее лица причиняло Картеру нестерпимую боль.
— Но, Квин, — заговорил он, словно пытаясь смягчить удар, — разве не может быть, что Нора и Джим вдвоем, будучи сообщниками…
— Если бы они были сообщниками и вдвоем собирались избавиться от Розмэри, — быстро отозвался Эллери, — то едва ли спланировали бы убийство таким образом, чтобы Джим — один из сообщников — выглядел единственным возможным преступником. Нет. Если бы они решили уничтожить общего врага, то постарались бы сделать это так, чтобы подозрение не падало ни на кого из них.
Наступила очередная пауза, во время которой из бара доносился невнятный голос мистера Эндерсона, сопровождаемый запахом пива.
Пэт повернулась к Карту. На ее лице играло жалкое подобие улыбки.
— Нет, — сказал Карт. — Не говори это. Я не желаю это слышать.
— Но, Карт, ты же не знаешь, что я хотела сказать…
— Знаю! И это чертовски оскорбительно!
— Послушайте… — начал Эллери Квин.
— Если ты, — огрызнулся Карт, — считаешь меня подлецом, готовым вытащить эту историю на свет божий для потехи Эми Дюпре и всего Райтсвилла только для того, чтобы удовлетворить мое «чувство долга», то ты не та женщина, на которой я хочу жениться, Пэт!
— Я не могу выйти за тебя, Карт, — сдавленным голосом произнесла Пэт. — Ведь Нора — моя родная сестра…
— Она была больна и не отвечала за свои поступки! Квин, вбейте же ей в голову хоть немного здравого смысла! Если ты будешь занимать такую нелепую позицию, Пэт, я брошу все к черту — будь я проклят, если этого не сделаю! — Карт поднял ее с кушетки и привлек к себе. — Дорогая, я думаю не о Норе, не о Джиме, не о твоих родителях, не о Лоле, даже не о тебе… По-твоему, я не был в больнице? Я видел малышку, когда ее только забрали из инкубатора. Она посмотрела на меня и заплакала… Черт возьми, Пэт, мы поженимся, как только позволят приличия, унесем этот проклятый секрет с собой в могилу, удочерим маленькую Нору и сделаем так, чтобы вся эта проклятая история выглядела дурацкой выдумкой из какой-то чертовой книги! Понятно?
— Да, Карт, — прошептала Пэт. Она закрыла глаза и прижалась щекой к его плечу.
Когда Эллери Квин вышел из задней комнаты, он улыбался, хотя и немного печально.
— Присмотрите за ребятами в задней комнате, — попросил Эллери Гаса Олсена, положив на стойку десятидолларовую купюру, — и не пренебрегайте мистером Эндерсоном. Сдачу оставьте себе. До свидания, Гас. Я должен успеть на поезд в Нью-Йорк.
Гас уставился на купюру:
— Я, часом, не сплю? Вы не Санта-Клаус?
— Не совсем, хотя я только что всучил двоим молодым людям подарок в виде младенца весом в несколько фунтов и в полном порядке до последнего перламутрового ноготка на ножке.
— Разве сегодня праздник? — осведомился Гас.
Мистер Квин подмигнул мистеру Эндерсону, который разинул рот.
— Конечно! Разве вы не знаете, Гас? Сегодня День матери![69]
