– Первая рота! По машинам! Остальные – занять оборону!.. Солдаты – кто хочет драться за Россию, – давайте к нам. Кто нет – уходите. Убирайтесь, к нечистому, к бабушке его, к такой-то матери!.. С глаз моих подальше, потому что сейчас пули тут полетят!..
Реальность словно замерла перед Фёдором – мгновение из тех, что впечатываются в память на десятилетия, что и на смертном одре помнить будешь: звуки, краски, запахи, всё вместе.
Треск приближающихся мотоциклеток.
Наплывающий за ними чужой марш.
Иноземная армия, шагающая по Невскому.
И Две Мишени, вспрыгнувший на подножку грузовика.
– Ходу, Фёдор, ходу!
Машины покатили – и первая рота александровских кадет вместе с ними; по набережной Фонтанки, мимо Шереметьевского дворца, мимо церкви Святой Анны, по Моховой улице, мимо Тенишевского училища, через Пантелеймоновскую, дальше, дальше – а за плечами уже грянул первый дружный залп.
Вторая рота и младшие возрасты, вернувшиеся за крепкую свою баррикаду через Аничков мост, встретили врага.
Там остались Коссарт с Ромашкевичем. Они управят.
И Петя Ниткин тоже там; видать, задумал что-то. Едва успели махнуть друг другу. А вот Костька где? Костька Нифонтов?.. Нигде не видно, неужто погиб?..
Нет времени думать. Вот уже и поворот с Гагаринской на Шпалерную, едва мелькнула Нева в просвете домов; вот пронеслось пожарище на месте казарм лейб-гвардии Конной артиллерии; а вот и Литейный, вот Окружной суд, и толпа перед ним – красные знамёна, беспорядочно составленные телеги, броневик, пулемёты; окна почти все выбиты, ветер шевелит рассыпанными по мостовой листами; бумаги истоптаны, изорваны, их лениво подбирают, суют в костры.
Но сам Литейный не перегорожен, и у Дома предварительного заключения – лишь небольшой караул.
– Здесь, – скомандовал Две Мишени, и Фёдор послушно нажал на тормоз. Полковник обернулся куда-то к своим в кузове:
– Этого… комиссара сюда!
Кадеты спрыгивали наземь, свои, знакомые все лица, вот Севка, вот Бобровский с погонами фельдфебеля, вот остальные…
– Слон! Здорово! А у нас тут веселье было!..
Это Воротников. Ну да, Севке везде веселье, кроме математических классов (или иных точных наук).
– Здорово, Ворот, мы тоже не скучали!..
– Погоди, Слон, то ли ещё будет!.. А мы зачем здесь?
– Вот именно. – Бобровский оказался рядом, меж губ для форса зажата зубочистка. – Наши там на мосту, германец прёт, а мы почему-то тут?..
Прибытие «автомоторного отряда „Заря свободы“» не прошло незамеченным. Охрана ДПЗ – балтийские матросы в чёрных бушлатах, обмотанные пулемётными лентами (исключительно бессмысленное дело, но впечатление производит), – повернулась к ним, кое-кто вскинул винтовки.
– Работаем, Фёдор, – сквозь зубы процедил Две Мишени. И – решительно поволок за шиворот вяло переставлявшего ноги комиссара Блюмкина. Судя по мутному взору, тот явно не понимал, что с ним происходит.
За шиворот полковник держал пленного левой рукой, в правой – маузер, ствол утыкался комиссару в бок. Фёдор, Бушен, Варлам, Бобровский и Сева со своим чудовищным пулемётом мигом составили «конвой».
– Эй, граждане бойцы! – не замедляя шага, крикнул Две Мишени. – Я полковник Аристов, автомоторный отряд «Заря свободы». Вот, привезли важного арестанта, должны передать с рук на руки гражданину начальнику тюрьмы! Изменник делу революции и рабочего класса! Пытался сдать свой полк царским холуям!
– Ваш мандат, – подался вперёд широкоплечий матрос, единственный имевший нашивки кондуктора.
Комиссар был передан на попечение Варлама и Лёвки, требуемый мандат – явлен.
– Ишь ты… – с уважением сказал кондуктор. На его бескозырке Фёдор прочитал «Аврора». – Так эта, значит, гнида, пыталась к контре перебежать?
– Не только перебежать, гражданин, – сурово прервал того полковник, – но весь полк – первый красногвардейский – с собой увести! Знамо дело, что там в полку за народ – запасники, вчера от сохи, что они понимают!..
Охрана загоготала.
– Это да, – ухмыльнулся кондуктор, возвращая мандат. – Им бы по деревням, на печку да бабу под бок. А свобода – это им наплевать. Точно, ребята?
«Ребята» отозвались дружным гулом согласия.
– Короче, братцы, – нетерпеливо сказал Две Мишени, притопывая ногой. – Кто здесь принимает арестантов? Есть комендант, или начальник тюрьмы, или вообще кто? Вас-то самих кто тут поставил? И отчего на улице, на ветру?
– А мы сменяемся, – пояснил словоохотливый кондуктор. – Сейчас внутреннюю стражу позовём, сдадите ей своего…
– Какой страже, гражданин кондуктор? – строго сказал Две Мишени. – Революция – это тебе не корову продать! Революция – это учёт и контроль! Так мы свободу не построим! Мы показания должны дать!
Кондуктор замялся:
– Погоди, гражданин полковник. Сейчас пришлём тебе кого ни есть.
Пока шли эти разговоры, Фёдор тщательно осматривался. Дом предварительного заключения, тюрьма при Окружном суде, выходил одним фасадом на Шпалерную, другим – на Захарьевскую. Меж зданиями суда и тюрьмы тянулся узкий проезд, в глубине его – переход, соединявший две постройки.
– Тут сейчас мало кто есть-то, – поведал полковнику кондуктор. – В самый первый день, как суд-то разорили, так и тюрьму того… всех выпустили. Надзиратели, клопы-кровососы, поразбежались кто куда.
– Так что ж, тут нет никого, что ли? – удивился полковник. – Ну и ну! А нам сюда ехать велели!
– Правильно велели, тут от Петросовета нашего люди есть и от Ответственного правительства, – ухмыльнулся матрос. – Да вот они уже идут!
Из дверей появилась внушительная делегация – шестеро в кожанках. «Что за склад они разграбили, что все эти куртки понадевали? – удивился Фёдор. – Ну точно, как форма у них!»
Вооружена эта шестёрка была до зубов. Четверо тоже с «фёдоровками», двое при маузерах.
– Комиссар Петросовета Шляпников, – резко сказал один из них, с грубым, но сильным лицом рабочего. – Что за важный арестант, гражданин полковник?
– Гражданин комиссар, имеем передать для дальнейшего выяснения предателя дела трудового народа, бывшего командира Первого красногвардейского полка Блюмкина Якова! – отчеканил Две Мишени.
– Блюмкин? – удивился Шляпников, вглядевшись в арестованного. – Товарищ Яков, что случилось?
Блюмкин с трудом поднял голову; он почти висел на руках у кадет.
– Это… пре… – выдавил он было, но больше уже никаких слов сказать не смог.
Александровцы дружно вскинули оружие. Самый прыткий из матросов мигом получил прикладом в затылок; Фёдор, Севка, Лев, Варлам и Пашка Бушен дружно бросились в двери.
