видела. Впрочем, он весь был такой.
Не знаю, что можно было назвать клеймом Тьмы. Он весь. Вот прямо так: целиком.
Надо было видеть его бледную треугольную физиономию, усыпанную веснушками сплошь! И на руках у него были веснушки. Видимо, если бы он разделся догола, оказался бы усыпанным веснушками, как рогалик — сахарной пудрой. Уши у него торчали, как крылышки, глазищи громадные, жёлто-зелёные, нос кнопкой и широкий рот с тонкими губами. Так иногда рисуют обитателей болот: этакая помесь эльфа с лягушкой, только блуждающего огонька на макушке не хватает.
Увидев меня, он поразился.
— Господи Вседержитель, леди? — и попал взглядом на Тяпку. — Неужели леди Карла?
Хм, подумала я и сказала:
— Я-то Карла, а ты вот кто?
А Тяпка потянулась понюхать ему башмак. И тут парень резко изменился: посмотрел на Тяпку, посмотрел на меня — и на его лягушачьей физиономии нарисовался дикий ужас. Нестерпимый. Он подался назад, в стенку спиной, сглотнул и пробормотал:
— Да что я… я никто… я зря… я, понимаете, ошибся… чуток ошибся в дозе…
— Ты что? — удивилась я. — Тебе ничего не грозит.
А он затряс головой:
— Нет, леди, нет. Этого — не буду, не могу, не умею, не приказывайте, лучше убейте.
— Чего ты не можешь? — спросила я, а Тяпка попыталась подпихнуть нос ему под руку и лизала между пальцами, как могла.
Он руку убрал — и на Тяпку смотрел, как на выходца с самого дна преисподней, когда вокруг никакой защиты нет:
— Это я, простите, понимаю, леди. Это не механическая собачка, леди, это и без очков видно. И про… в общем… это нельзя, простите.
Тут у меня в голове появились проблески понимания.
— Ага, — сказала я. — Это собачка с живой душой. А в чём ужас? Это была честная сделка, я за неё расплатилась. И тебя повторять что-то подобное заставлять не собираюсь, баранище.
Он выслушал внимательно и слегка успокоился. Потрогал серебряный ошейник, как тесный воротник, подумал. А я ему клешню сунула под нос:
— Не знаю, что ты сейчас себе вообразил, но мы тут живыми душами не торгуем. Это моя собачка, ясно? Моя собачка, которую убили. Я выкупила её у Тех на время, заплатила куском судьбы. Ты о Церле-Чернокнижнике слышал?
— То-то и оно, — сказал он печально, — что слышал, леди. Слышал, какие жуткие у него были формулы. Я ещё не понял, как в Прибережье, но вот дома у меня о Церле в последнее время вспоминают часто.
— В какой связи? — спросила я.
Он тяжело вздохнул:
— Да всё в той же, леди. Что Прибережье и Междугорье всегда были, мол, прибежищем еретиков и ведьмаков — и короли под стать. Что ещё могут говорить… В газетах писали о вас. Вы же в курсе, да?
— Обо мне⁈ — удивил.
— О вас, если вы — леди Карла из дома Полуночного Костра. А по всему — вы, — и он вдруг усмехнулся. — Вас любят рисовать, леди.
У меня и вовсе отвисла челюсть:
— Ого…
— А вот, — чудак сполз с койки и, пошатываясь, подошёл к маленькому столу, застеленному старой газетой. — Осталась, понимаете, в кармане…
На столе стояли пустая кружка и миска с нетронутой кашей. Арестант сдвинул посуду, снял газету, листанул — и показал мне.
Газета была перелесская, называлась «Новое время» — и у заголовка красовался герб дома Рандольфа, хищная птица на щите. И от картинки у меня Дар взметнулся костром, в который плеснули горючки.
Там была нарисована весело улыбающаяся Виллемина, хорошенькая, как кукла, вся в белом, — окружённая толпой отборных уродов во фраках и костюмах пажей. А у неё за плечом маячила я в виде ведьмы с побережья, чёрная и косматая, с горбатым носом — и обнимала Вильму тщательно прорисованной клешнёй, а в другой руке у меня была страшная, как грех, Тяпка из костей и шестерён. И подписан этот нарисованный пасквиль был так: «Ангелочек Виллемина и её советчики из ада».
Статейка под картинкой была вполне соответствующая. Там говорилось, что хорошенькая куколка Вильма — просто кукла на троне, марионетка демонических сил, которые захватили власть в Прибережье. Что нечисть, которая свила гнездо в Малом Совете Прибережья, открыла портал в ад, что ад уже поглотил достойнейшего государя, несчастную государыню и принца во цвете лет — и теперь красивенький призрак дурит народ Прибережья, чтобы пить его кровь. И с Междугорьем у Прибережья традиционные дипломатические отношения: старый демон — один из тех, кто управляет ангелочком: она ж его дочь! Яблочко от яблоньки, кошмарное наследство древних владык, поднимавших неисчислимые легионы мертвецов ради захвата и порабощения чужих земель…
Я еле оторвалась от газеты и, видимо, выглядела очень страшно, потому что арестант отшатнулся.
— Леди Карла, — сказал он, — не берите близко к сердцу. Просто имейте в виду. У нас там сейчас тоже задерживают всех, кто хоть с тенью Дара. Народ доносит, всех уже до смерти перепугали — и якобы всех некромантов отправляют в Святую Землю, на покаяние. Только это, леди, ложь… Ладно, вот. Я — Ольгер, граф Заболотский, из дома Тумана.
Скажи он, что он падишах с Чёрного Юга, — и то б меньше удивило:
— Ты?.. Вы?
— Последний из рода, — сказал Ольгер. — И беглый. За мной шли адские гончие, леди. Знаете, что это за звери?
— Доводилось видеть, — сказала я. — И вы ещё живы? Дивлюсь.
Ольгер неожиданно ухмыльнулся — и стал совсем похож на лягушку:
— Я отличный алхимик, леди. Поэтому меня и хотели заполучить там, — и ткнул длиннющим тощим пальцем в газету. — Например, я умею сбивать адовых тварей со следа. Но в последний приём слегка ошибся с дозой… Вода в Прибережье немного другая, леди. Жёстче. А в эликсир входит драконов корень. Я, кажется, немного накуролесил вчера… помню плохо, голова трещит. Вот подснежники помню, прямо на мостовой, — и ухмыльнулся ещё шире. — С похмелья вообразил вас чернокнижницей на службе у Рандольфа… Я всё расскажу, леди. Мне кажется, это важно для всех нас.
— Погоди минутку, — сказала я, высунулась за дверь и заорала караульному: — Эй! Зови Нориса и наставника Лейфа: тут ошейник надо снять, мне не справиться.
А Ольгер у меня за спиной сказал:
— Прекраснейшая леди Карла, я прошу меня простить, но
