случаях это жилье людей, для которых потеряли значение многие материальные предметы жизни – просто место, где ДОЖИВАЮТ. Печально.
– А про тебя не скажешь. Не горюешь ты. Печально для родни. Траур. Человек ушел. Туда, откуда уже не вернется, – из-за спинки кресла раздался голос. Вот где Максим мог его слышать раньше? – Ты хорош, племянничек. Устроил вчера… Вообще, неутомим – и вчера, и позавчера…
– Я? – механически поинтересовался Максим, сравнивая нынешнюю трещину в потолке с той, что сохранилась в его памяти – из бабылидиной квартиры.
Кресло отодвинулось, и Максим увидел сидящего в нем человека с характерной корыльбуньей внешностью – своего единственного друга в Утылве Кирилла Кулыйкина. Волосы по-прежнему стояли надо лбом, брови отчеркивали острый угол от переносицы, зрачки словно подернулись зеркальной пленкой.
– Ну, не я же… – деликатно шмыгнул носом Килька. – Естественно, моя вина тут есть. Не подозревал, что ты пить не умеешь. Не умеешь – не пей! Да чего там!..
– Я умею. Я все смогу… Как бы не пить… И не «да чего», а с чего, вообще? С чего я пил-то?
– Тебе лучше знать. Мое дело – предложить. Ну, в киоск сбегать. А платишь ты!.. И еще думаю, что зря ты умничаешь, взбрыкиваешь каждый раз. Не то постигнет тебя горе от ума, как моего шефа Вениамина Игоревича Имбрякина. Ныне покойника… Ты чего Юлиуса Фучика цитировал? Спьяну покрасоваться решил? Надо же! Если мне память не изменяет, он приезжал в Союз в первую пятилетку. Побывал в Казахстане – может, и у нас тут. Но стройка тогда еще не начиналась… Кто сейчас книжки читает? Кто Фучика помнит? Мои дочери нет…
– Сочувствую. Странный выбор – Фучика читать… Выбор покойника. Фучик ведь умер… Или Имбрякин?
– Не Имбрякин читал, а ты!
– Приснилось тебе? Я покуда не покойник. Живой. И вчера читал я одну книжку – Сказки Пятигорья называется. Ваши глупые сказки… При чем здесь Фучик? Я спрашиваю!
– Очень актуально. У нас же война идет. Не слышал?
Все в Утылве проходило
В кризис самый мировой.
Олигархи с страшной силой
Двинулись на нас войной…
– Фу, ужасно фальшивишь. Ф-фу-фу! Фучик…
– Война у нас, друг! Фучик призывал быть бдительными… Ты его цитировал. Кричал – бойтесь равнодушных! Не становитесь несчастными и бесчувственными истуканами! А сам? Ну, про меня-то понятно – равнодушный мерзавец я. Уже не расшевелить меня, даже если напинать. Но тогда и ты!
– Я – не мерзавец, а племянник бабы Лиды. Про Фучика помню из школьной программы. Писатель – конечно, коммунист. В двадцатом веке не быть коммунистом – неприлично, а кем тогда быть?!
– Только лишь космонавтом… Хорошо вас в школе учили. И нас. Баба Лида учила. Теперь же сынок моего шефа Вениамина Игоревича Лешка рискует совсем без образования остаться. Это мы с тобой пожили, ничего не достигли, все про фу-фукали. Фучики несчастные! Что детям в наследство оставим? Молчишь? Жалко, брат…
– Ты меня обозвал?
– Ачетаково? Лишь мерзавцем. И братом. Повторюсь – мы с тобой братья по упадку. Тс-с, директорша не слышит?.. Оба мерзавцы. Ты особо не расстраивайся.
– Это как не расстраиваться? Один брат – олигарх, другой – мерзавец… И ни одного космонавта в родне… Что делать? Да вот то, что я и делал… А что же именно?
Килька Кулыйкин охотно и путанно поведал о вчерашнем поведении Максима. Тот встревожился – чем дальше, тем чудесатей. Где шатался? точно неизвестно – вообще, читал он или спал, или шатался. Максим склонялся к мысли, что спал, и ему приснились вселенские катаклизмы Энгру и дурацкие сантименты Камы. И еще толкиеновские назгулы, которых в Пятигорье называли корыльбунами – они вили себе гнезда на высоких трубах и охотились на здешних не мелких грызунов – ради пропитания и ценного рыжего меха. Хотя трудно было представить, чтобы Килька на кого-то охотился – ему бы так в кресле сидеть и болтать чушь несусветную. По Килькиным словам Максим пришел в бабылидин двор встрепанный и расстроенный (из деликатности Килька избежал эпитета – невменяемый). Удивил! Обычное состояние Максима в Утылве. Но вот что дальше? Это не Максим кричал?
– Эй! Спите, сурки? родичи ворпаней! Ничего не чувствуете? Правильно. И очень удобно… Ф-фу! фу! позорники… Правильно, Фучик. Он говорил – бойтесь равнодушных… Бедный Юлис или Юлиус – не ваш Юлик… Тут помрешь от абсолютного счастья и похоронят в Пятигорье… У нашей родни есть место на кладбище. Рядом с бабой Лидой. Лежишь себе спокойненько, а сам давно в подземном мире. Скот пасешь. Пасешь и пасешь, и ничего тебя не колышет…
– Ты снова напился, Максим?! Пить сюда приехал? Где ты был? А дети? – Тая выглянула из окна второго этажа.
– В библиотеке был. И па-а-прашу не смеяться!.. Вот пил или не пил – неважно, к делу не относится. Я зря жил и зря, наверное, пил сегодня… Мое место под плинтусом. Уж как-нибудь на полу… Дедушкины предки неприхотливы. На хуторах жили. Гранит ходил голый и босый… Ну, может, не голый… Ах, раскладушечка! Чудесно… чудесато…
Любимая жена Таисья захлопнула окно и больше не отвечала на призывы мужа. Но у Максима в Утылве имелся друг – настоящий, пусть и немного сказочный. Корыльбун Килька поспешил на помощь – он привел Максима в соседний барак, где сам ночевал в последнее время (когда Людка выгнала его из дома), пользуясь бессовестно гостеприимством хозяина – беглого майора Мобути. Килька разумно констатировал: таковы женщины – если мужику плохо, тошно, они от себя добавят… У Максима защипало в носу, и он тоже шмыгнул по примеру Кильки. Боже, как он несчастлив… Усиленно заморгал, но не пролилось ни слезинки. И мир не вернулся к дотылвинской нормальности, и трещина на потолке не стала бабылидиной трещиной. У покойницы все уже закончилось, а у Максима жизнь трещала…
– Это правда? Я так кричал? Надеюсь, вчера больше ничего не случилось? Корыльбуны не летали над головами? Ты же здесь сидишь! Прекрати шмыгать!!
– Ох, много чего… Лучше на тебя сразу не вываливать, – Килькина словоохотливость решительно взяла верх над деликатностью. Он намеревался вывалить на друга все.
– Эй, гостенечки! не загостились ли вы? не засиделись? – с порога прозвучал голос хозяина.
– Вот он засиделся! – Максим ткнул пальцем в друга. Килька удивленно шмыгнул.
– Выспались? Протрезвели? Откуда вы прилетели на мою голову! Свозил разок на рыбалку на Виждае и теперь до конца дней нянчиться должен… Фу, воздух какой! Перегар…
– И когда же конец дней-то? Я читал, читал!
