Когда наш мир исчезнет. Не в результате кровопролитных войн, природных потрясений. Когда люди позабудут, кто они. Не станут ценить наследство предков. Сын не вспомнит отца, брат – брата, внук – деда…
– Хорошую память не пропил. Молодец. А ты, Килька, помнишь?
– Почему? Помню. Хорошая была рыбалка на Виждае. Отдохнули. Спасибо тебе, дед.
– Так ты ж ничего не ловил!
– Зато ничего не терял – например, узел с рыбой на кладбище.
– Голову ты потерял. Обратно не приставишь. Эй, светлая у тебя голова, парень…
В голове Максима, наконец, прояснилось. Это все происходило в бабылидином дворе. И барак Мобути тоже стоял во дворе – пустовал, разрушался и уже как бы не существовал. Типа мифической горы Марай – она как бы есть, но ее нет. Барак снят со всех учетов и реестров, не показан жилым строением на тылвинских картах. Люди переехали в Новый Быт. Мобутя проник в барак самовольно – выбрал себе комнату внизу (наверху довелось бы жить под звездным небом, а не под крышей) и первым делом поставил крепкую дверь, навесил замок. Электропроводку тоже починил сам. Собрал скромную меблировку из старья. Несмотря на возраст, мозги и руки у Мобути работали прилично. Вообще, командир танка в СССР технически подкован. Однако с отсутствием отопления и канализации вынужденно смирился. В Кашкукских двухэтажках изначально этих благ цивилизации не предусмотрено. Позднее проложили трубы, установили ванны и туалеты. Но дощатая будка всегда пряталась рядом с глухой стеной барака – там, где раздурила крапива. Опять же вспоминается, что оттуда во время утреннего скандала появилась синеглазая ведьма в пластмассовых клипсах – невероятная пассия Лешки Имбрякина. Откуда? в толчке она, что ли, пряталась? На удобренной почве цветы лучше растут – красные, синие…
– Запамятовали, какой день сегодня? – Мобутя прервал логическую цепочку у Максима. – Допились до чертиков. Килька, тебе не стыдно? Себя губишь и приятеля. Ты же его братом называешь. И на что водку покупаешь?
– Это он покупает. У меня давно денег нет. Вот, убедитесь, – Килька легко вывернул карманы. – Ой, дырка… норка…
– В мозгах! – Мобутя понемногу закипал. – Какой сегодня день, олухи?
– День недели? Не помню. Мне не на работу, племяннику тоже. Он же политик – ихний брат не работает…
– Сегодня! слушай ты, не болтай. Сегодня девять дней, как баба Лида померла. А у тебя, мерзавец, все в дырках… Деградация! упадок…
– Да… Виноват, замотался… Конечно, помянуть нужно бабушку.
– Опять выпить? До состояния на карачках, как вы ко мне вечером приползли!
– Я же понимаю. Пить не буду. Чесслово!
– А поминки как? и где? – Максим робко задал вопрос. – Мы же не готовились. Сомнительно, чтобы Тая…
– Можешь не беспокоиться. Родственники позаботились. Самые близкие в Утылве. Кулыйкины. Вон один сейчас сидит перед тобой – зла на него не хватает… Вставайте. Умойтесь, приведите себя в порядок.
– Я не побрился… С рыбалки не переоделся. На мне Дюшин свитер – забыл вернуть.
– Красавец Килька! Так сойдет… Ну, веди нас к матери. Агния приглашала.
– Ах, мама? Но она же… Побеспокоим ее? Удобно ли?
– Даже не рассчитывай отвертеться. Пошли! Ты, племянник, с нами. Чтобы все как у людей было.
Максим поднялся безропотно, сунул ноги в галоши. Только сейчас он обратил внимание, что дед Мобутя одет тщательно, даже щеголевато на старомодный манер. Очевидно, вернувшись с озера, он успел помыться. Волосы мягкие, послушные – чистые. Как белое облако. Мобутя тоже не побрился, но бороду аккуратно подравнял ножницами. Абсолютно не ощущался характерный стариковский запах. Даже ногти вычищены и подстрижены. Добросовестный облик. Никакого брезентового плаща. Голубая рубашка отстиранная, без пятен, все пуговицы на местах, рукава и ворот застегнуты. На ногах не стоптанные галоши – приличные туфли с носками. На брюках даже стрелки отглажены. Чудеса! На расправленной груди (тылки не зря отмечали офицерскую выправку) на пиджаке что-то блеснуло. Максим (как до него Федя Цуков) постарался разглядеть. Мобутя оказался любителем значков разного рода – он их цеплял по переменке. Детское пристрастие! Сначала – металлическая пластинка с аббревиатурой «ИТЛ», потом – бирка с инвентарным номером спецодежды Кашкукского ЖЭКа, а сейчас – спецзнак с фигурой солдата в каске на фоне красного знамени и внизу надписью ХАСАН 1938. Максим еще подумал – из бронзы? Бравый старикан, танковый майор. Броня крепка и танки наши быстры!
– Быстро дойдем, племянник. Тут всего ничего.
Действительно. Ординарная панельная пятиэтажка в соседнем дворе. А.Н. Кулыйкина проживала в собственной приватизированной двухкомнатной квартире с потолками 2,50 метра, кухней в шесть квадратов, раздельным санузлом, крохотной прихожей. Много лет жильцов было трое – Агния, ее муж Яков Антонович и сын Кирилл. Теперь одна Агния.
*****
Агния – мать Кильки-корыльбуна. Муж Агнии заводской бухгалтер Яков Антонович – сын Антона Кулыйкина и Фаины Чиросвий. Дружна с бабой Лидой, которая девять дней назад умерла. Бульк.
Известная и весьма уважаемая личность в Утылве. Агния младше подруги. И тоже как Лида Агния не всегда была старухой. А очень даже очаровательной девушкой – натуральной блондинкой. По степени производимого эффекта не уступала Ирэн Нифонтовой, но чисто внешне Агния красивее. Свои белокурые волосы подстригала коротко и завивала на крупные бигуди, начесывала высоко. Гордый, победный облик – не иначе древнегреческая Афина. Богиня разума. Монументальная фигура с идеальными формами. В бронзовом шлеме с гребнем – и под шлемом у нее белокурые локоны. Воспитывает мифических героев. Кажется, в нашей истории уже упоминалась одна императрица – Агриппина Ивановна, старорежимная супруга Иннокентия Елгокова. Вот и Агния – советская девушка, комсомолка, школьная учительница – из того же высокого сонма. Сильная духом, разумом и телом. Но действие в книге разворачивается не в Греции – в Утылве. Этим многое сказано.
Каждый, кому сейчас за сорок, легко вспомнит самую строгую учительницу из своей школы. Как правило, русского языка или математики – ну, или физики. Даже если с тех пор достигнут успех в жизни – в политике, бизнесе или госслужбе (стал ты зав. отдела в мэрии, владельцем магазина, налоговым инспектором, главным бухгалтером, топ-менеджером в корпорации, писателем, следователем, народным артистом и пр.) – все равно. При упоминании этой советской училки (Агнии, Зои, Веры, Зинаиды – стервы…) трясутся поджилки и потеют руки. Страх не в образованных мозгах – в мозжечке. У автора тоже там.
Вот она, Агния Николаевна, в кримпленовом коричневом платье до колен, простого, жесткого силуэта – весьма обтягивающем, надо заметить (не из стремления следовать моде, а потому, что женская фигура имеет свойство после родов и с годами трансформироваться в сторону большей весомости, солидности, что ли).
