Сама речная вода стала вязкой и темной, насыщенной всем тем, что кучами вываливалось в глубины Темзы. Ее характерный запах, описанный во многих рассказах о “великой вони” 1858 года, создавался сероводородом, который возникал из-за недостатка в воде кислорода; это, в свою очередь, делало воду черной от сульфида железа. Такова была вода, которой лондонцы заваривали чай. Изданное в то время “Руководство для гребца” назвало Темзу “склизким смешением животного, растительного и минерального царств”. Речной пейзаж XIX века описан в “Руководстве” вот как: “Слабые лучи закрытого облаками солнца с трудом пробиваются сквозь хмарь и тускло играют на мутной воде”. Люди средневикторианской эпохи воспринимали все это как роковое предвестье “ужасов нового, потеплевшего мира”. Неестественно высокая температура речной воды из-за глубинных химических реакций сулила всяческие бедствия.
В 1858 году журнал “Панч” назвал Темзу “одной громадной канавой”, куда город отправляет свои отходы. К их числу в том столетии относилось много чего: известь из Воксхолла, костные остатки из Ламбета и скотобоен Уайтчепела… Постоянно существовала опасность заиливания, при котором отложения запрудили бы реку. Говорили также о “задержке” отбросов. Скажем, если кинуть у Лондонского моста в воду доску или бочку из-под нефтепродуктов, она будет плыть 40 миль до открытого моря от трех до одиннадцати недель. Точно так же обстояло тогда дело с отбросами, попадавшими в Темзу.
Черноту речной воды считали в те времена признаком неестественности и бесплодия. Генри Джеймс в путевых заметках об Англии (1905) пишет: “…преобладающий цвет – влажная, грязная чернота. Река почти черна, как и барки на ней; над почернелыми крышами смутно виднеется, возвышаясь над дальними доками и водными резервуарами, дикая чащоба мачт”. Черная вода представляется чем-то противоположным воде подлинной. Она нагоняет тоску. Она густа. Она лишена свежести. Она не знает покоя. Она заключает в себе образ Лондона, словно Лондон утонул в ее глубинах и глядит вверх из воды незрячими глазами. Она кисла металлической, промышленной кислотой. Она не утоляет жажды. Она пахнет сыростью и чем-то давно позабытым.
В XIX веке было четыре больших эпидемии холеры – в 1832, 1849, 1854 и 1865 годах, – когда многие тысячи людей погибли из-за зараженной воды лондонских водокачек. В 1849 году, например, жертвами инфекции стали четырнадцать тысяч лондонцев. Доктор Джон Сноу первым продемонстрировал, что источник холеры – зараженная микроорганизмами питьевая вода. Он доказал это во время эпидемии 1854 года, обратив внимание на то, что большинство смертельных случаев произошло в радиусе 250 ярдов от водокачки на углу Брод-стрит в Сохо. Водокачка была непосредственно связана с Темзой. Считают, что причина смерти принца Альберта в 1861 году – брюшной тиф, вызванный зараженной водой под стенами Виндзорского замка. В “Приключении с умирающим детективом”, которое якобы произошло в 1890 году, Шерлока Холмса сочли заразившимся смертельной болезнью только лишь потому, что он работал в ротерхайтском переулке около реки. Его глаза лихорадочно блестели, губы обметало.
Впоследствии на воду Темзы оказали влияние сбросы электростанций, построенных на берегу. Вода из-за искусственного повышения ее температуры теряла кислород. К середине XX столетия положение не улучшилось. Большинство людей предпочитали пешеходный туннель Вулиджскому парому с его вонью взбаламученной воды. В конце 1950-х поверхность Темзы пузырилась вследствие выделения метана на глубине, и в винтах речных судов из-за растворенных в воде веществ образовывались дыры. Позолоченные пуговицы офицеров за два-три часа на реке становились черными.
И сейчас, в XXI веке, Темза все еще не может полностью освободиться от наследия недавнего прошлого. Даже после дождя умеренной силы в нее попадают неочищенные сточные воды, и в дождливую погоду многие тысячи тонн канализационных стоков и ливневых вод направляются в реку от насосных станций в Челси, Хаммерсмите и Лотс-Роуд. Только за один летний день 2004 года необычайной силы гроза привела к тому, что в реку вылился миллион тонн канализационных вод, из-за чего погибло более десяти тысяч рыб. Любителям гребли было рекомендовано воздержаться от плавания на четыре дня, а впоследствии перед выходом на реку надежно прикрывать все порезы и царапины. В августе того же года в верховьях Темзы в нее попало 5 млн тонн стоков. С начала 2001 по конец 2004 года в реку в общей сложности было слито примерно 240 млн кубометров неочищенных сточных вод. В результате зазвучали призывы к сооружению в Лондоне нового перехватывающего коллектора. Река никогда не будет совершенно чистой.
Глава 34
“Живенькие, живенькие, живенькие-о!”
С незапамятных времен река была для людей важнейшим средством пропитания. В Средние века в Темзе водилось огромное количество рыбы: “усач, камбала, плотва, елец, щука, линь, и прочая, и прочая”. В громадных количествах собирали моллюсков, “иначе называемых креветками”. Распространенной пищей, судя по всему, были угри, и существовали особые названия для шести их разновидностей. Но ловили и пескаря, и кефаль, и лосося, и корюшку, и треску, и окуня, и морскую камбалу, и морской язык, и хека. Все эти породы встречаются в Темзе и сейчас. Однако другие средневековые рыбные разновидности (в том числе минога, осетр, палтус и скумбрия) стали ныне крайне редки.
В XIII и XIV веках на острове Кэнви был участок, где шла разделка рыбы. В XVI столетии Уильям Гаррисон вопрошал:
Что мне сказать о жирной и вкусной лососине, которую сей поток предоставляет нам каждодневно и в таком количестве (после того как проходит пора корюшки), что ни одна река Европы не способна ее превзойти? Какое, помимо того, изобилие усача, форели, голавля, окуня, корюшки, леща, плотвы, ельца, пескаря, камбалы, креветок и прочего!.. сия знаменитая река обыкновенно ни в чем не испытывает недостатка, и чем более из нее убывает в одно время, тем более прибывает в другое.
Он осуждает, однако, “ненасытную алчность рыболовов” и восклицает: “О если бы сия река хоть на один год могла быть избавлена от сетей и тому подобного! Но, увы, тогда многие бедные люди разорились бы вконец”.
В XVIII веке Уильям Мейтленд с восторгом распространялся о рыбных богатствах Темзы:
…только лишь эта река питает их и растит. Как хороша ее лососина! Какая отменная и крупная камбала, корюшка, форель, хариус [далее идет продолжение пространного перечня]… (всего и не перечислишь) ловится выше Лондонского моста!.. И вдобавок как много других пород морской рыбы… к тому же несколько пород съедобных моллюсков… вылавливается ниже моста, даже в пределах юрисдикции Сити!
Один речной инспектор признал в 1746 году, что “хотя в некоторых наших северных графствах попадается столь же жирный и крупный лосось, как в реке Темзе, такого изысканного вкуса нет больше нигде”.
Многие средневековые рыбаки жили и трудились на берегу Темзы близ Чаринг-Кросса, но по мере того, как эта часть Лондона становилась все более зажиточной и нетерпимой к простонародью, они перебирались на ту сторону реки – в Ламбет, который в XVIII веке слыл грязной рыбацкой деревушкой (и подтверждал это запахом). Кроме того, рыбаки к тому времени заселили большую часть речных берегов в непосредственной близости от лондонских рынков; есть данные, что в 1798 году между Детфордом и Лондонским мостом рыбной ловлей зарабатывало на жизнь около четырехсот семей.
