— Малла, послушай, я все объясню, — господин Орбрен крепко держал меня, не давая вырваться, — все очень серьезно. Это дело государственной важности. И лучше, если ты выслушаешь нас добровольно. Мне бы не хотелось заставлять тебя.
Я обмякла в его руках. Кошмар меня подери, вот я вляпалась. Как-то Орландо еще в юности проигрался в подпольном казино. И он мне рассказывал, как выбивали из него долги крышующие нелегальный бизнес полицейские… да, ни от меня, ни от моего малыша мокрого пятна не останется, если я сейчас буду упираться. Это не какие-то бандиты, это государство…
Господин Орбрен, мягко обхватив за плечи, подвел меня к креслу и усадил, присев рядом на подлокотник. Наверное, чтобы я снова не убежала. Но я не побегу. Я может еще не поняла, во что вляпалась, но то, что с его величеством, его светлостью и господином Орбреном лучше не спорить, догадалась.
Герцог спокойно сидящий за столом, продолжил, как ни в чем ни бывало:
— Оракул это всего лишь артефакт, работающий на магии, и он выполняет заложенные в него функции, но сам ничего не регулирует. Например, сигнализирует, если купец обманывает. Но вот критерии лжи вносятся теми, кто управляет артефактом. Или вдовы… правила для вдов внесены Ведающими еще во время войны с Хадоа, до миграции в Мидгард. Не могу сказать, какие у них были причины, но, Малла, за столько тысяч лет мы ничего не могли изменить в этих правилах. В наших силах было всего лишь сделать жизнь несчастных женщин более-менее сносной. А ты просто захотела сарафан… и сделала так, что вдовы перестали быть изгоями в нашем обществе.
Он помолчал, а потом продолжил с тяжелым вздохом:
— А мы с его величеством чуть с ума не сошли, пытаясь разобраться, как это у него получилось, — его светлость прикрыл глаза, — решили, что это ее величество, которая как раз накануне услышала рассказ про ваше поселение. Пришлось в спешном порядке готовить указы об изменении статуса вдовьих поселений. Сначала отправили вам, вы же у нас чересчур заметные, с внешним миром общаетесь больше всех остальных. А теперь и во все остальные ушли указы о присвоении вдовьим поселениям статуса деревни.
— Но я ничего такого не хотела, — пролепетала я, замирая в кресле. Поди пойми, хорошо это или плохо в масштабах государства.
— Мы знаем, — теперь добрым полицейским был господин Орбрен.
— Есть еще один момент, — его светлость взъерошил идеально уложенные волосы, — даже два. Первый, чтобы управлять Оракулом человек должен быть равен сильнейшим Древним Ведающим. И второй, управлять им в одиночку невозможно. Для этого нужно смешать две энергии: мужскую и женскую, двух равных по силе Ведающих.
— Поэтому я и следил за тобой, после этого выступления на площади, — теперь говорил господин Орберн, — именно тогда я понял, что ты очень сильная Ведающая. Но у тебя должен быть сообщник. Если бы я знал, что ведьмы закутали тебя в кокон не для того, чтобы скрыть силу…
— У меня нет никакого сообщника, — побледнела я. Как пить дать сейчас обвинят в шпионаже и все…
— Есть, — улыбнулся его светлость, — это твой сын.
Я застыла. Ледяной холод прошелся с головы до ног, выстужая эмоции. Меня никто не отпустит. Я была абсолютно права, не доверяя господину Орбрену, надо было уходить тогда, на поляне.
Положила руки на живот пряча малыша. Если бы я умела сворачивать пространство осознанно, как его светлость, то воспользовалась бы своим умением и сбежала. Если бы да кабы… кошмар меня подери!
— Малла, — господин Орбрен заговорил снова, — не бойся, никто не обидит ни тебя, ни твоего сына. Поверь, нам важно, чтобы ты нам доверяла.
— Верно, Малла, — подтвердил его светлость, — мы позаботимся и о тебе, и о твоем ребенке. Защитим вас от Хадоа.
Я молчала. От хадоа-то они может быть нас и защитят, но кто защитит нас от них? Нет, пока нельзя думать. Не здесь, не сейчас…
— Я ничего не знаю, я не нарочно, — вжалась в спинку кресла. Как же страшно, — мне ведь ничего не нужно. Я просто хочу жить спокойно. Работать в колхозе. Растить сына. Раз теперь вдовы не изгои, я ведь могу оставить его себе!
— Да, Малла, — сокрушенно вздохнул его светлость, — формально ты изменила статус вдов, но готовы ли люди принять эти изменения? Много тысяч лет детей у вдов отнимали, чтобы их не забрала тьма. Смогут ли люди вот так сразу привыкнуть к тому, что дети останутся у матерей? Но не окажутся ли предрассудки сильнее Оракула? И не увидят ли люди в твоем ребенку эту самую тьму? Я, честно говоря, не уверен, Малла.
— Но не нужно паниковать, — господин Орбрен взял меня за руку, словно желая успокоить, — ты же помнишь, я обещал тебе сделать все возможное, чтобы твой сын был рядом. И я сдержу обещание, Малла.
— Но и ты должна нам помочь, ведь иначе мы не сможем защитить вас от глупых предрассудков.
— И от хадоа, — господин Орбрен проникновенно заглядывал мне в глаза, — ты ведь это понимаешь?
— Очень хорошо, — прошептала я помертвевшими губами. Похоже у меня совсем нет выбора, — понимаю…
— А теперь расскажи нам, что именно ты сделала в последний Первый день. Это было вечером на посиделках у Салины. Вспомни, что такого необычного ты чувствовала, — его светлость замер, словно я должна была сообщить что-то важное.
— Я, — я прокашлялась, потому то горло сжал спазм от страха, — ничего такого не делала. Мы просто пели. И у меня даже круга Оракула не было.
— Вот именно, Малла, ты смогла связаться с Оракулом даже без круга. Вспоминай. У тебя должны были появиться какие-то особенные ощущения, не такие как обычно…
— Я просто пела, — попыталась вспомнить я, — песню про любовь девушки Катюши и бойца с пограничья.
Господин Орбрен и его светлость быстро переглянулись. Явно неспроста. И я, вздохнув, пересказала свои ощущения во время пения. И про то, как увидела весь Генар словно на ладони, и про то как дунула на уголек, который почти потух, и про то, что приняла все это за видения, и про то, что Дайра назвала меня песенницей. Все равно ведь его светлость скоро все знает…
Когда я закончила, в кабинете было тихо. Господин Орберн и его светлость молчали.
— Скажите, а что я сделала-то? — осторожно попросила я.
Но господин Орбрен ответил вопросом на вопрос:
— Малла, а ты в этот момент думала ли сама о тех бойцах на границе? И что ты думала?
— Думала, конечно, — пожала я плечами, — из-за этих ваших войн на границах, столько женщин любимых теряют, вдовами остаются. И потом оказываются в ваших ужасных платьях-мешках во вдовьих поселениях без всякой надежды на лучшее. А что все таки я сделала?
— Ты отодвинула границы Гвенара, — сдержанно ответил его светлость, — почти на целую веху по всему периметру…
— И что это значит? — жалобно протянула я, — это хорошо или плохо?
— Это значит, Малла, — господин Орберн снова взял меня за руку, а я еле сдержалась, чтобы не выдернуть ее из его ладони, — что теперь от хадоа свободно немного больше нашего мира. Ты отобрала наши земли у захватчиков. И это очень хорошо.
