La pluie nous a debués et laves,Et soleil dessechiés et noircis;Pies, corbeax, nous ont les yeux caves,Et arraché la barbe et les sourcis.Jamais nul temps nous ne sommes assis;Puis ça, puis la, comme le varie,A son plaisir sans cesser nous charie,Plus becquetés d’oiseaux que dés a coudre,Ne soiez donc de nostre confrerie;Mais priez dieu que tous nous veuille absoudre.
Типтофт перевел для Энтони: «Дождь омыл и вычистил нас; мы высохли и почернели от солнца. Сороки и вороны выклевали нам глаза и повыдергали бороды и брови. Нету нам покоя, и меняющийся ветер качает нас то туда, то сюда. Птицы выщербили нас, пока мы не уподобились наперстку. Поэтому не присоединяйтесь к нашему братству, но молитесь Богу, чтобы Он простил нас всех».
Когда Типтофт сказал Энтони, что это стих из «La Ballade des Pendus» («Баллада повешенных») Франсуа Вийона, Энтони ответил, что уже наслушался про Вийона. Типтофт, похоже, удивился и огорчился.
Сейчас в городском особняке Энтони радостно обнимает Черного Саладина. А вот встреча с матерью далеко не радостна. Жакетта тоже совсем недавно вернулась домой из монастыря, где укрывалась на время краткого восстановления на троне Генриха. Затянутая в черный атлас, Жакетта, кажется, съежилась в его черноте. Она бормочет что-то угрюмое насчет Уорика и его пособников в убийстве ее мужа, но затем ей в голову приходит нечто другое.
– Они воруют у меня, – шепчет она. – Где бы я ни спрятала деньги, они их находят и тайно похищают.
Кто у нее ворует? Мать не отвечает и меняет тему.
– Волшебство уходит из Англии, – бормочет она. – Дни великих волшебниц – Медеи, феи Морганы, Нимуэ и других, чьи имена я сейчас не помню, – давно ушли в прошлое. Заклинания, некогда возможные, уже не действуют. Работают всего несколько заклинаний. Мы из нашего времени, и скоро наше время закончится. Времена меняются, и мы меняемся вместе с ними. Когда я умру (а к этому я и стремлюсь), в мире станет еще меньше волшебства. Правление рыцарей тоже пройдет, ибо осень рыцарства уже наступила. С тучами листья желтеют. – Потом, перескочив на другую мысль, мать предостерегает Энтони насчет Рипли: – Он дилетант, который даже не понимает, куда суется. Не понимает, какие последствия могут иметь его рассказы в реальном мире. Не пускай его в свою жизнь. – На минуту она замолкает, а затем снова переходит на другую тему: – Скоро они придут и за мной и тайно похитят меня. Ты будешь искать меня, но не найдешь.
Взмахом руки она отпускает Энтони, но, выходя из комнаты, он слышит, как она продолжает разговаривать сама с собой. Умирает не волшебство, умирает ее разум.
Через два дня, собрав свою армию прямо за воротами Олдерсгейт, Эдуард ведет ее в поисках войска Уорика на северо-запад. Он считает жизненно важным найти Уорика и разобраться с ним, прежде чем Маргарита с ее ланкастерским и французским отрядами высадится в Англии и соединится с войском графа. Эдуард везет с собой пленного Генриха Ланкастера, поскольку свергнутый король – слишком дорогая пешка, чтобы просто бросить его в Лондоне. Рипли также входит в свиту Эдуарда. Как говорят, он призван давать королю советы насчет погоды. Рипли с нетерпением ждет битвы, а точнее, ее окончания, чтобы собрать с поля боя обильный урожай глазных яблок.
Еще два дня, и в сумерках разведчики Эдуарда обнаруживают армию Уорика в окрестностях небольшого городка Барнет. Эдуард ведет солдат через безмолвный затемненный город. Обстановка жуткая. Барабаны не бьют, трубы не трубят. Не слышно даже разговоров, лишь тихий звон упряжи и доспехов. Несмотря на тихое продвижение йоркского войска, Уорик знает, что противник прибыл, хоть и не видит его в темноте, но и Эдуард, со своей стороны, не уверен в точном расположении Уорика и его ланкастерских союзников.
В конце концов разведчики Эдуарда определяют, где именно Уорик разместил своих людей за широкими изгородями и дренажными канавами. Уорик привел с собой огромный артиллерийский обоз, и как только йоркисты заняли свои позиции, его пушки начинают стрелять. Но в чернильно-черной темноте Уорик и его командиры не понимают, насколько близко от них проходит линия йоркистов, и поэтому ланкастерские артиллеристы посылают снаряды дальше, чем надо. Эдуард отдает приказ своей артиллерии не открывать ответный огонь из страха обнаружить истинные позиции йоркистов. Лошади отведены на полмили назад, огни потушены, и в редких случаях, когда шальной снаряд попадает в кого-то из солдат Эдуарда, товарищи наваливаются на раненого, чтобы заглушить его крики и стоны.
