«Надо рисовать жизнь!» Василий Верещагин
Утром 31 марта 1904 года Василий Верещагин сделал свой последний набросок в блокноте. Вокруг кричали люди, трещали языки пламени, кипело Желтое море — шел ко дну броненосец «Петропавловск», подорвавшийся на мине. Вдалеке был виден Порт-Артур…
Но почему художник оказался в центре военных действий?
Верещагин закончил морской кадетский корпус, однако потом решил стать художником. Как лучшего кадета его представили великому князю Константину Николаевичу. Ему Верещагин понравился: парень высокий и статный. Но отличник и лучший ученик испросил у царственной особы… отставки.
Все руководство корпуса было в гневе… Однако Верещагин уже тогда был человеком самодостаточным. Родители лишили его наследства, но он все же поступил в Академию художеств. Руководство академии выбило для Верещагина крохотную стипендию, и все же академию Василий бросил. Рисовать римских императоров ему неинтересно было, да и преподаватель не уставал поправлять: «Надо рисовать жизнь!» Вот поэтому он и ушел — чтобы рисовать жизнь.
В академию Верещагин вернулся в 1866 году и официально завершил обучение.
Узнав, что недавно назначенный генерал-губернатором Туркестана Кауфман набирает в штат художников — военным специалистам нужны были ситуационные рисунки, отображавшие действие «в режиме реального времени», — Верещагин предлагает свою кандидатуру. И его, конечно, принимают.
Юный Василий Верещагин не представлял, куда шел, — войны он никогда не видел. В 1868 году Кауфман и Верещагин прибывают в Самарканд. Оттуда Кауфман отправляется добивать войско эмира, оставив в гарнизоне пять сотен солдат, половина из которых были раненые. Верещагин как художник изучает местную архитектуру, зарисовывает мечети, а как военный… предчувствует скорое восстание. И оно, конечно, началось: две сотни российских солдат защищали крепость от 20-тысячного войска, вооруженного до зубов. Гарнизон приготовился к смерти. И тогда «рисовальщик» Верещагин принял командование гарнизоном… Крепость отбили.
Когда Кауфман вернулся в Самарканд, солдаты рассказывали: «Если бы не Василий Васильевич, нас бы здесь уже не было». За это сражение Верещагин был удостоен Ордена Святого Георгия. Это была единственная награда, которую художник принял и носил. От всех остальных наград Верещагин отказывался. Он любил повторять: «Какую бы войну кто бы ни развязывал, она в любом случае — тупое желание владеть миром и его ресурсами».
Верещагин помогал власти и в то же время постоянно конфликтовал с ней. От его картин посетители приходили в ужас — они еще не видели таких правдивых работ о войне. Все давно привыкли к воспеванию славы русского оружия, а на этих картинах царили смерть, кровь, отчаяние. Некоторые даже имели наглость упрекать художника в том, что он порочит русскую армию.
На выставку его туркестанской серии явился будущий царь Александр III в сопровождении генерала Кауфмана. От полотна «Забытый», на котором изображен павший на поле боя русский солдат, он пришел в ярость. Тогда считалось, что не похоронить солдата — позор для главнокомандующего. Из-за этого теряли звания, награды. Если бы Верещагин назвал картину «На поле боя», реакция была бы другой. Но он назвал ее «Забытый». Александр III спросил у Кауфмана: «Это что, возможно?» И тот, спасая положение, ответил: «Это художественный вымысел». Верещагин уважал Кауфмана и потому промолчал, а вечером эту картину сжег — только так он мог выразить свой протест.
В то время мировая общественность обсуждала из литераторов Льва Толстого, а из живописцев — Василия Верещагина. Верещагину предлагали почетное американское гражданство и мечтали, что он станет родоначальником американской школы живописи. Со своей первой женой Верещагин предпринял восхождение в Гималаях. Они тогда поднялись очень высоко безо всякого снаряжения, сопровождающие отстали, и молодой паре пришлось устраивать холодную ночевку — оба чуть не погибли. Англичане, кстати, очень испугались, узнав об их путешествии. Они считали, что Верещагин, будучи разведчиком, зарисовывает военные тропы. В газетах писали, что он кистью прокладывает дорогу русских штыкам.
В быту Верещагин был человеком тяжелым — все в доме подстраивались под его расписание. В 5–6 часов утра художник уже был в мастерской. Заходить туда было запрещено, даже поднос с завтраком просовывали в приоткрытую дверь. Если тарелки звякали, он тут же выходил из себя.
