Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 78
В 1926 году Грин становится журналистом и помощником редактора «Таймс». К этому же периоду относятся его первые успешные литературные опыты. Этот успех позволил ему оставить постоянную работу в редакции, и с 1930 года он стал профессиональным писателем. Он начал писать и сценарии, а в 1935–1939 годах был постоянным кинокритиком журнала «Спектейтор».
Грин смолоду любил путешествовать, и жизнь зачастую приводила его в «горячие точки», где он черпал материал для своих книг. Он совершил длительную поездку в Африку, прошел пешком сотни миль по территории Сьерра-Леоне и Либерии. В 1938 году он путешествовал по Мексике, собирая материалы для документальной книги о религиозных преследованиях, побывал в Панаме.
Но наступил 1939 год. Грина призвали на военную службу, и он стал сотрудником британской разведки. Несмотря на романтику разведслужбы, она оказалась весьма обыденной и однообразной. Горы бумаг, бесконечные, довольно скучные отчеты, доклады. Вот слова Грина об этом времени: «После войны я хотел написать роман о шпионаже без характерного для этого жанра насилия, которое, несмотря на Джеймса Бонда, не было свойственно британской разведке. Я хотел показать разведку без романтики, как образ жизни, при котором люди каждый день ходят на службу и зарабатывают пенсию, ничем практически не отличаясь от других служащих — банковских клерков например. Все буднично, безопасно, и у каждого есть куда более важная личная жизнь. За годы, что я прослужил в разведке, мне редко приходилось сталкиваться с сенсацией или мелодрамой».
В конце 1941 года скучная жизнь в центральном аппарате британской разведки закончилась. Грин получил назначение на «передний край». Этим «передним краем» оказался хорошо известный Грину Фритаун, столица Сьерра-Леоне. Возможно, его направили туда по собственному желанию. Об этой командировке он не без юмора сказал: «Поездка была деловая — государственная служба трудноописуемого характера».
Девятого декабря 1941 года на грузовом дизельном судне Грин отбыл из Ливерпуля. В уютных одноместных каютах разместилось всего двенадцать пассажиров, в том числе и довольно странных. Вот что о них писал Грин: «Загадочный иностранец, очень слабо владеющий английским… голландец… Голландец оказался поляком, который родился в Грузии, сражался в русской армии, он мусульманин…»
После выхода в море пассажиры «добровольно» согласились нести вахту по наблюдению за подводными лодками и самолетами и дежурить у зенитных пулеметов. Тем, кто следил за подводными лодками, пришлось нести вахту на капитанском мостике, но они так напились, что капитан велел больше не пускать их туда… В целом же морской переход прошел без происшествий, и в первых числах января 1942 года офицер разведки Великобритании Грэм Грин прибыл во Фритаун. «Чувство необычного, поэзии и восторга, охватывает тебя, когда возвращаешься сюда через столько лет… Даже сладковатый жаркий запах земли… он всегда будет со мной, этот запах Африки, и Африка навсегда останется Африкой… нетронутым, нехоженым материком в форме человеческого сердца». Вот с такими чувствами Грин начал свою разведывательную работу.
А вот его слова о том, чем же он занимался во Фритауне: «В 1942 году я жил в окрестностях Фритауна, в доме на болоте, которое туземцы использовали как уборную, чем плодили бесчисленных мух. (Однажды, закрыв окна своей комнаты, я за две минуты убил полтораста штук.) Я направил министру колоний требование построить для туземцев уборную, он ответил мне, что подобное требование должно пройти соответствующие инстанции, но, так как в данном случае никаких инстанций не было, мне пришлось напомнить ему о замечании на этот счет мистера Черчилля. Я получил уборную и мог пометить в официальных документах, что [там] начертано и мое имя…
…были конфликты между людьми в тени одного гигантского конфликта: когда, например, я работал один в Сьерра-Леоне, а мой шеф, живший за две тысячи миль от Фритауна, в Лагосе, не платил мне какое-то время жалованье или когда я с горечью наблюдал за тем, как начальника полиции во Фритауне, одолевшего двадцать лет тяжелейшей службы и черную лихорадку, сводит с ума наглый щенок из МИ-5…
…Мелодрамы же трагически не хватало — была, правда, одна отчаянная попытка уговорить моряков задержать, пока не поздно, португальский лайнер, прошедший территориальные воды, и арестовать швейцарца, заподозренного в шпионаже, но мне в этом славном деле досталась всего лишь роль курьера».
Вот еще одно подобное описание:
«После трех месяцев обучения в Лагосе я очутился во Фритауне, в офисе, где четыре месяца был сам себе и хозяином, и подчиненным (потом у меня появился секретарь). В Лагосе я целыми днями только то и делал, что зашифровывал и расшифровывал документы, а по вечерам отправлялся в полицейский участок к приятелю, где мы с ним в виде развлечения охотились на тараканов, записывая на стене очки: одно за каждого убитого и половина — за смытого в унитаз…
…Во Фритауне в шесть утра я вставал и завтракал… В семь я садился в маленький “моррис” и отправлялся… за телеграммами в полицейский участок, служивший мне “крышей”. Телеграммы были закодированы с помощью шифра, неизвестного полиции. Вернувшись домой, я расшифровывал телеграммы и отвечал на них со всей добросовестностью, на какую был способен, писал донесения и переписывал чужие, если их трудно было читать. К ланчу я успевал сделать все дела».
Грин много путешествовал по стране и по делу, и просто так. «Из-за этих поездок, — писал он, — у меня возникли денежные недоразумения, но не такие, как можно предположить. Дело в том, что по возвращении во Фритаун я получал некую сумму из расчета пять шиллингов в день, якобы составлявших разницу стоимости еды, купленной на рынке, и консервов… Однажды я получил суровую закодированную телеграмму из Лондона, где разъяснялось, что путешествующий чиновник моего ранга должен требовать три гинеи в день, полагающиеся на гостиницу. “Примите необходимые меры и доложите”. Я с готовностью подчинился. Открыв в кабинете сейф, я достал оттуда сорок фунтов, положил их в карман и послал закодированную телеграмму в Лондон: “Меры приняты”…
…У меня были очень напряженные отношения с моим начальником, хотя он находился в Лагосе, за две тысячи миль от Фритауна. Мы невзлюбили друг друга с первого взгляда. Он был профессионалом, а я любителем. Сарказм проникал в мои донесения и даже телеграммы. Сейчас мне жаль этого несчастного человека, которому в самом конце своей службы пришлось иметь дело с писателем. Позднее мне рассказали, что мешок с фритаунской почтой по нескольку дней лежал у него на столе нераспечатанным: он боялся заглянуть внутрь. Однажды он попытался приструнить меня, задержав мне жалованье, которое полагалось высылать раз в месяц. Но мне занял денег начальник полиции, и его «операция» провалилась. В конце концов мы перешли к открытой войне: у меня была назначена встреча на либерийской границе, а он телеграммой запретил мне уезжать из Фритауна, потому что туда должно было прибыть португальское судно. Все португальские суда, следовавшие из Анголы, полагалось обыскивать. Но меня это не касалось, такие дела находились в ведении начальника полиции, представлявшего МИ-5. После недолгой внутренней борьбы я подчинился… и подал в отставку. Отставка принята не была. Я отслужил еще полгода, но уже не подчиняясь Лагосу…
Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 78
