Дэниел уронил голову на руки.
— Боже правый, вы так думаете? — Мистер Рильке рьяно ощупал свою чудесную челюсть и принялся разворачивать нижнюю часть лица в разные исследовательские положения, при виде которых доктор Фарк почувствовал себя неважно. Он пробормотал извинение и ушел, прикрывая рот носовым платком.
— Странный парень, — заметил Сеймур Рильке. Он продолжал проделывать диагностические перекашивания, пока садился. — Не думаю, по правде говоря, что со мной что-то не в порядке.
Дэниел поспешил его в этом заверить.
— Принес домашнюю работу — перевод про короля Артура. Пришлось постараться, — он вынул из кармана пиджака сложенные листы и положил перед Дэниелом.
— Спасибо, Сеймур. Я тоже хочу вам кое-что показать. Вы не могли бы закрыть дверь? — Дэниел отпер верхний ящик стола и достал аккуратную копию Креспеновой диаграммы, которую сделал накануне, как только вышел из ванной комнаты.
Мистер Рильке мгновенно понял, что это такое.
— Это формула круга в декартовых координатах, с коэффициентом a в качестве радиуса.
— Да?
— Да-да.
— Круга?
— Конечно. Радиус этого круга — коэффициент a. Вам известна его величина?
— Да, — Дэниел проверил под рисунком, — 1320.
— Чего?
— 1320? Ну, скорее всего лиг.
— Лиг! Какая ужасная древность, простите, — он сделал оправдательный жест, от которого Дэниел отмахнулся.
— Продолжайте, Сеймур. Это очень важно для… меня.
— Лига — это примерно что… три мили? Так что радиус этого круга — три умножить на тысячу…
— …триста двадцать.
— Это около четырех тысяч миль, примерно шесть тысяч, м-м… 6400 километров.
— Это что-нибудь значит?
— Очень близко к радиусу Земли. Диаметр круга почти совпадает с диаметром нашей планеты.
Дэниел выпучил глаза, и рыжая щетина его бровей взметнулась на лоб. Сеймур счел эту реакцию не соответствующей той информации, которую он только что сообщил.
Итак, Креспен наткнулся на истинный размер сферы и был убежден, что траектория зрения в точности совпадает с этой кривой. Он пришел к такому выводу, изучая монокль, оставленный дочерью Христа, когда она была запущена… нет. Нет необходимости заниматься этим среди бела дня. Любое упоминание — и от Сеймура не отделаться. В тот момент, когда Дэниел принял это решение, его поток мыслей был прерван внезапным появлением К. К. Сука.
— Ей, Дан! Мона вайду? Ей, мистер Рилке! Хрис! Только кончил «Мельниха». Фью! — Миниатюрный кореец был заворожен персонажами Джефри Чосера и их россказнями по дороге в Кентербери. Он скрупулезно проработал «Рассказ мельника» и был сладко вознагражден за это его непристойностью и простотой. Теперь он стоял совершенно бездыханный перед столом Дэниела. — Мона покурю, Симур? Мона, Дан?
— Можно. Захотелось, наверное, после «Рассказа мельника»? Забавная история, правда?
— Забавна? Фью! Может, очень даже хуже! — Возникла пачка сигарет, вспыхнула зажигалка. — Стал читат, да? Дожен когда мотреть словарь, что там за слово, — К. К. Сук отмахнулся от этого ограничения беззаботной струей дыма — мастер-переводчик в расцвете сил.
— Все о'кей, до этого куска, — К. К. вынул из кармана рубашки листок, — это само хуже кусок попался, Дан! — Он скрючился в двусмысленном хихиканье. — Я тут писал. Хотишь слушать, Дан? И ты, Симур.
Женою юною пленяся, Пока муж отбыл в Осен
и, Схитрился поп единым вздохом Укромно взять ее за хохл!
— Ты знашь этот «хохл», Дан? Знашь, Симур? Гадай, что там казано про «хохл»? — Глаза К. К. умоляли обеспечить кульминацию, но Дэниел понял, что куда забавнее этого не делать.
— Он взял ее за… Волосы? Руку?
Мистер Рильке высказал свою догадку.
— Запястье? Хохл… хохл… нет, извини, К. К., ты должен нам сказать.
К. К. был в ужасе.
— Ей, Дан, ты — писыалис. Я не магу так казать! Очен плохой слово. Бальшой сестра Триматур схочет, чтоб я летел в Япон, если слушит, что я кажу этот слово. Хрис! Буду на ероплан за пять минут!
— Сестры тут нет, К. К., — заметил мистер Рильке, — так что можешь нам сказать. Ну, что этот «хохл» значит?
К. К. сглотнул и утратил всю свою храбрость.
— Этот «хохл» означит для… — К. К. принялся издавать очень странный звук, словно яростный зимородок с автоматом, — хе-хе-хе-хе, ак-ак-ак-ак, хе-хе-хе-хе, ак-ак-ак-ак…
Звук продолжался довольно долго. Слезы выступили из щелок, в которых исчезли глаза К. К. Сука, он сотрясался в мелких конвульсиях, как будто его привязали к отбойному молотку.
Наконец буря миновала, и К. К. обрел самообладание.
— Я не могу казать, Дан. Токо кажу — это женски част! А тепер, после, слушай это, правда поразитно:
Абсолом насухо свои обтер уста, Вокруг — ни зги, так ночь была густа. Как из окна простерла зад она, Так Абсолом, не ведая худого, Ту сладку плоть поцеловал готово
Со всем приятствием, нимало не узря, Но чуял, что проделал это зря, Понеже бороды у девы не бывало, А что-то волосами помывало, И рек: «Скажи, что сделал я? Темно». «Ахти!» — она захлопнула окно.
Как только закончилось чтение, у К. К. начался новый приступ радостных судорог, и он, перегнувшись от смеха пополам, поднялся со стула.
— Ты помаешь, куда он целовал, Дан! Хе-хе-хе-хе, ак-ак-ак-ак, хе-хе-хе-хе, ак-ак-ак-ак… Не могу уже казать! Я пошел, пока Симур не просит, что то «волосами помывало»!
К. К. выпал из Дэниелова кабинета и поковылял по коридору, по-прежнему безумно хихикая. Дэниел поднялся закрыть дверь и выглянул в коридор, где сотрудники неодобрительными взглядами провожали удаляющегося К. К. Сука, который в конвульсиях отскакивал от стен.
— Прошу меня простить, — громко сказал Дэниел. Все обернулись. — Один из моих студентов. Это называется — смех. По причине чрезмерного удовольствия от занятий. Постараюсь свести это к минимуму.
Доктор Фарк призвал подкомитет по коммуникативной деятельности к тишине.
— Сегодня мы должны обсудить несколько тем. Предлагаю начать с Дня открытых дверей в следующем месяце. Кто что делает? Уэйн? Что думают твои журналисты?
«Vaqua»,[79] — пробормотал Дэниел и с отвращением посмотрел на своих коллег. Большинство из них проработало в «Золотом Западе» долгие годы. В отличие от Дэниела они давно уже учуяли ветер перемен и принялись усердно оборонять свои должности, включая в программы наихудшие из новых предметов, в частности «медиа». Как чисто в своем духе присвоили они благородное слово «медиум», ободрали его глубину и смысл, взращенные веками мастерского использования Ленглендом, Свифтом, Дефо, Байроном, жестоко замкнули его во множественном числе и закабалили в качестве ярлыка для отхожих выплесков популярной прессы, радио и телевидения.
