Не будем перечислять все драгоценные украшения (серьги, кольца, браслеты, бусы и т. п.), которыми царицы, естественно, не были обделены. Упомянем только монисто, подаренное Евдокии Лукьяновне на свадьбу ее свекровью Марфой Ивановной: «…чепочка золота звенчата, у чепочки наконечники золоты ж резь гранми с чернью, а на чепочке в манисте на гайтане понагея золота на четыре углы в ней яхонт лазорев, на яхонте резь Спасов образ Вседержителя, по полям 2 яхонта червчаты да два изумруда; на переди на главе резь херувим, а на другой стороне резь великомученик Дмитрей, навожено чернью». И. Е. Забелин полагал, что подобные украшения служили также оберегами от сглаза и порчи.
Все царицы любили красиво и богато одеваться, но особенно выделялась в этом отношении Агафья Семеновна, первая супруга Федора Алексеевича. Среди декоративных деталей предметов ее большого гардероба фигурирует множество различных нашивок: традиционных шитых жемчугом атласных, из бобрового пуха, украшенных новомодными пуговицами с финифтью. В то время как в описях казны Марии Ильиничны числится одна соболья муфта («рукав»), у ее невестки — целых семь: «…рукав бархатный червчатый с круживом плетеным с городы золото с серебром; атласный золотный червчатый же травы и разводы шолк червчат; алтабасный — по золотной земле травы кубы серебрены; атласный серебрен, травы золоты с серебром; алтабасный золотной — травы серебрены с горностаевым исподом, но с опушкою соболиною; атласный червчатый — реки и травы золоты; и рукав низан жемчугом по алому бархату с запаны алмазными и с яхонты червчатыми и с изумруды». Были у нее и перчатки: атласные на собольем меху, обшитые золотым галуном; «шелковые шемаханские вязаные, запястье кружево золотное, по краям кружево золото с серебром».
Обитательницы дворца любили мех. Количество меховых одежд у них всегда было большим. Чаще всего использовался соболь, но употреблялись и белка, и горностай, и другие меха. Из бобрового пуха делались накладные «ожерелья»-воротники, которые были очень дороги (в 1644 году, например, один бобровый воротник стоил 30 рублей). Они подходили к любому платью, и потому им отдавали предпочтение. Известно, что у Евдокии Лукьяновны в первые годы после свадьбы было шесть бобровых «ожерелий», но к концу жизни осталось четыре; у Марии Ильиничны — пять, у Натальи Кирилловны — шесть.
Обязательным атрибутом были жезлы, с которыми царицы ходили на богомолье. У Евдокии Лукьяновны имелся жезл «немецкое дело, дерево черное гладкое, в рукоять врезываны травы серебрены, кровля серебряна золочена, на кровле дерется лев с змеем». В жезл были вмонтированы замечательные вещи: костяные полости с ароматическими составами, «костяной ставик с кровлею, а в нем зуботычки костяные». Внутри жезла помещалась «зрительная трубка», а в рукояти — солнечные часы. Можно только догадываться о цене этого чуда технической мысли! О жезлах других цариц подробных сведений нет; известно только, что Мария Ильинична ходила с жезлом даже в кремлевский Вознесенский монастырь.
Не последнее место в гардеробе цариц занимала обувь. Атласные, бархатные, сафьяновые башмаки с тафтяной подкладкой и вышитым передом с узорами украшались жемчугом и даже драгоценными камнями. Башмаки были разных цветов, но преимущественно алые. Их высокие каблуки крепились железными скобами, которые в парадной обуви заменялись на серебряные. Царские башмаки, как указывал И. Е. Забелин, всегда строчились волоченными (проволочными) золотыми или серебряными нитями. Были в употреблении и сапоги: комнатные «ичетыги» имели легкую подошву и по сути представляли собой сафьяновые чулки, крытые атласом или камкой; уличные «чеботы» кроились, как и башмаки, из атласа и бархата и украшались кружевом, жемчугом, вышивкой и пр. Высота каблуков на женской обуви, по мнению Адама Олеария, была чрезмерной и затрудняла ходьбу. Кожаные сапоги, кроме сафьяновых, в описях скарба цариц вообще не указаны; вероятно, их не носили, считая слишком простой, народной обувью. А вот бархатных и атласных сапог, расшитых жемчугом с каменьями, числилось в царской казне множество…
Имелись в обиходе цариц и чулки, причем вязаные были редки и покупались у иностранцев: «…чюлки вязеные шолк лазорев с серебром, немецкое дело, двои чюлки вязеные шолк ал да жолт, немецкое дело». Чаще всего чулки изготавливались из тафты, камки, атласа, но были и простые суконные.
При первых Романовых были внесены существенные коррективы в традиционный русский костюм. Правда, сначала они препятствовали изменениям в одежде своих подданных, но затем стали их поощрять. Всё началось с польского платья, в которое после Смуты стали одеваться молодые дворяне, начинавшие жить по-новому и своим внешним видом демонстрировавшие отказ от старины. Вернувшийся в Москву патриарх Филарет сразу же издал запреты носить польское платье и брить бороды. В 1619 году в церковный «Требник» были внесены проклятия «бритобрадцам» и тем, кто сменил русское платье на иноземное. Но даже наложение на нарушителей церковной епитимьи не остановило распространение европейской одежды, более практичной и удобной.
При Алексее Михайловиче число бривших бороды и носивших иноземную одежду росло с каждым годом. Более всего их было среди княжеских и боярских отпрысков. Теперь модников в польском платье с «голыми» лицами можно было встретить не только в Москве, но далеко за ее пределами. Так, протопоп Аввакум по дороге в сибирскую ссылку встретил сына боярина Шереметева и отказался благословить его по причине «блудолюбивого образа бритобрадца».
Государь, «ревнитель древлего благочестия», не мог не реагировать на эти новшества. В 1674 году он издал указ, запрещающий подданным переодеваться в иноземное платье, мотивируя тем, что люди вместе с одеждой перенимают иностранные обычаи и привычки. Сам Алексей Михайлович в детстве носил польский кафтанчик в качестве «потешного» платья, но, став государем, уже не допускал потехи в этом вопросе, считая, что внешний вид его подданных должен нести на себе отпечаток их «чина». Вот в придворном театре, в «комидиях» о жизни то древних иудеев, то персов, то мифологических героев «немецкие шляпы и башмаки» были уместны, так как и сам театр рассматривался царем как иноземная «потеха».
Алексей Михайлович не просто любил богатую русскую одежду. Эстет по натуре, он придавал огромное значение цветовой гамме своего наряда (как мы помним, во время второго бракосочетания он был одет во всё белое). Ценитель церемониальной красоты, он заказывал к «Троицыну ходу» сотни новых одинаковых кафтанов для стрельцов, чтобы не нарушать гармоничное действо «пестротой» и неурядицей в одежде.
Федор Алексеевич, в отличие от отца, благоволил к более экономичному и простому польскому платью. По свидетельству современников, молодой государь вообще не любил роскоши, одевался гораздо скромнее своих предшественников на троне и потребовал от придворных отказа от дорогих и устаревших нарядов. В октябре 1680 года он издал указ, запрещающий служилым людям заходить на территорию Кремля и особенно царского двора в старинных русских охабнях и однорядках.
Некоторые исследователи видят в этом указе предтечу реформы платья, проведенную Петром I, что не совсем корректно, поскольку старший брат указывал носить польские кафтаны только придворным и прибывавшим ко двору служилым людям, а младший отменял русское и вводил сначала венгерское, а затем немецкое и французское платье для всех «благородных» подданных. Кроме того, Федор тем же указом запрещал носить короткие иноземные кафтаны — они должны были быть лишь слегка укороченными (главным образом это были «турские»[24] и распространенные в Польше парные кафтаны — нижний с длинными рукавами и верхний с короткими). Современники расценивали этот указ как меру борьбы с роскошью, о чем свидетельствует надпись на парсуне почившего монарха: «…многоубыточныя народу одежды премени, и иная многая и достохвалная и памяти должная содеял…»
