Даю себе отдохнуть, когда упираюсь лбом в стену какого-то строения. Словно оно – несёт надежду на спасение. Обхожу здание и каменею сама. Дверь – ажурная, будто кружевная, из позеленелой меди. Стены тоже – тронуты зеленью и тленом. По обе стороны двери – крылатые девы. Тянут руки, будто и вправду, хотят обнять, укрыть. Только убежище их – не лучше плена горулей: тоже сулит смерть.
Передо мной – в серо-зелёном величии и умирании – склеп. Явно, фамильный.
Не к месту всплывает процессия с «похорон» жены салигияра. Неужели, действительно, чтобы стать настоящей женой Бэзила, нужно умереть?
Чушь! Предрассудки! Воображение разыгралось.
Я жива.
Закусываю губу и, проигнорировав холодную каплю, скользнувшую по шее, подбираю юбку и решительно шагаю вперёд.
Дверь поддаётся с противным скрипом. Разгребаю заросли паутины – да тут гамак целый! Чихаю от пыли. Кто-то торопливо шарахается подальше от полосы света. Не удивлюсь, если тут водятся боггарты14.
В центре – постамент, а на нём – каменный саркофаг. Сметаю пыль с потрескавшегося мрамора и читаю:
Ульта Дьюилли, жена и мать.
Терпение приносит розы.
А меня – будто пронзает шипом: Дьюилли, мать Айринн! Конечно же, безутешный герцог хотел, чтобы последние пристанищем его любимой жена обрела в Летней Губернии. Недаром же в эпитафии написал про розы!
И при этом – вдалеке от всех, на заброшенном кладбище.
Он знал: дочь, рано или поздно, придёт. И найдёт то, что предназначалось ей.
Терпение приносит розы.
Он не подозревал, что придёт не-дочь. Другая, в её облике. Другая, с нею в душе.
В «Имени розы» мне запомнилась фраза: «Как хорош был бы мир, если б имелось правило хождения по лабиринтам». Но никто никогда не даёт путеводителей. Блуждаешь сам, тычешься в тупики, теряешь надежду. Пока однажды не остановишься, не закроешь глаза и не почувствуешь лабиринт. Его изгибы, повороты, переходы. Пока он не ляжет перед тобой картой – вот и выход.
Если бы я прятала тетрадь Другой истории, то выбрала бы склеп. Разве не идеальное место, чтобы укрыть нечто важное? Что лучше могильных камней, умеет хранить секреты?
Иду вдоль стены и простукиваю камни.
Какой герцог Дьюилли представлял себе Айринн – высокой? Тогда могу не найти схрон. Просто не дотянусь. Низкой, вроде меня? Тогда логичнее искать на уровне глаз. Прячут на виду – истина, знакомая с детства. И, к тому же, верная. Один кирпич оказывается чуть выдвинутым. И на стук – отзывается утробным гулом. За ним примостилась и дремлет пустота.
Ищу палку. Пытаюсь расковырять раствор, чтобы раскачать камень.
Не выходит.
Моё орудие ломается.
Приходится выйти из склепа и отойти довольно далеко, чтобы найти, наконец, кусок железа – небольшую, но прочную, пластину. Подсовываю её, пытаюсь действовать, как рычагом.
Бесполезно. Впору взвыть от отчаяния.
Путеводителя нет.
Никто не поможет.
Ищи нить.
Мысль относит аж в первый разговор с Бэзилом о родителях Айринн. Тогда он вёл себя как гад. Обжог мне руку – даже засаднило, когда вспомнила. Хотела тогда огреть его вазой.
Он съехидничал, что быстрее меня и что его не ранить ни деревом, ни железом…
Ни деревом, ни железом!
Ну конечно, кто же станет запирать могучий артефакт в сейфе, который можно взломать примитивной палкой-копалкой?!
Магия! И, наверняка, сильная.
Я знаю только одну, сильнее неё – нет.
Магия рода и любви.
Слюнявлю палец и пишу на кирпиче: жена, мать… Должно быть третье слово. Столь же короткое и ёмкое.
Терпение приносит розы.
…роза!
Камень отъезжает, и я вижу прореху в стене. Руку просунуть – уже не страшно. Страшное позади.
Бумага шуршит под пальцами и греет.
Вытаскиваю тетрадь наружу.
Ничего особенно, если бы только не светились страницы.
Прямо как та странная лилия на чердаке.
Улыбаюсь, плачу, целую пыльный переплёт.
Нашла.
Из страниц выскальзывает и падает на пол сложенный вдвое листок. Поднимаю, записка.
И почти наверняка знаю её содержание: «Ты добралась, моя девочка».
Да, папа, добралась. Как я могла подумать, что ты оставишь меня в этом мире без путеводителя?
Мир не даёт их.
Их пишут любящие, чтобы любимым – не потеряться.
Прячу тетрадь в карман передника.
Трогаю холодный камень саркофага.
Мамочка.
Глаза щиплет, надо скорее наружу, а то затхлый воздух, кажется, напрочь забил лёгкие и тяжко дышать.
Выхожу, подставляю лицо ветру.
Страхи этого дня уходят, осыпаются вековой пылью. Только ликование и лёгкость.
Мне аплодируют.
– Умница! – говорит он, глаза светятся хищно и недобро. – Не зря тебя сам Великий Охранитель избрал!
– Стивен? Ты же уехал?
Лепечу чушь, но лишь потому, что ошарашена. Умное в голову не идёт.
– А я может быть со скучился по вновь испеченной родственнице, – ухмыляется гадко. – А теперь, сестричка, отдай мне тетрадь!
– Нет!
– Ты же умная девочка.
– Нет, Стивен, эта тетрадь – пропуск в мой мир.
Он хохочет.
– Так и знал, что ты не любишь Бэзила. Притворщица. Хотя тебя можно понять: как его любить? Он же чудовище! Монстр! Оборотень!
Хлещу ему по лицу со всей силы, прямо сложенной тетрадью.
Он – не Бэзил, реакции не те.
И пока очухивается, успеваю развернуться и рвануть прочь. Несусь, не разбирая дороги.
Он дышит мне в спину, а я никогда не была отменной бегуньей. А тут ещё это платье и туфли на каблуках.
Нога ожидаемо подворачивается. И лечу кубарем вниз. Повисаю над пропастью на каком-то корне. Тот опасно трещит.
Стивен склоняется надо мной – и у него оскал каменной горгульи.
– Отдай мне тетрадь, и я помогу тебе выбраться.
Корень трещит сильнее. Зажмуриваюсь, тихо хнычу.
Никто не поможет.
Путеводителя нет.
– Я отправлю тебе в твой мир. Ты только мешаешь, путаешься под ногами. Ну же, соглашайся. Брат не будет столь милосерден. Он кинет тебя в пекло войны.
