Всё, чем она была, всё, что она пережила, обжигающей молнией промелькнуло перед ним. Он увидел ее несчастное детство, чувствовал муку малышки, чьи родители считали ее ненормальной. Он испытывал беспомощную ярость к родителям, способным обидеть собственное дитя.
Он увидел ее доброту и невероятную щедрость, чувствовал, что ее обижали тысячи раз, — бесчувственные друзья и завистливые коллеги. Она ощущала себя отверженной.
Его сердце разрывалось, когда он испытал ее муку, вызванную каким-то мужчиной, и дал клятву найти ублюдка и оторвать ему руки и ноги. Не спеша.
И тут же понял, что Кили возненавидит его за это. Она была светлой, доброй, заботливой, яркой стороной луны, в отличие от темного колодца его души. Он погружался и погружался в уголки ее души, в любовь. Она принадлежала ему, и он не позволит ей покинуть себя.
Кили продолжала вскрикивать, содрогаясь в экстазе. Она никогда ничего подобного не испытывала, даже испугалась подобной мощи. Это было слишком дико, слишком сильно. Она открылась ему. Не стоило этого делать.
Если другой человек узнает о ней слишком много, то оттолкнет ее.
Тело Джастиса содрогалось от силы его оргазма, и она снова кончила, вместе с ним, цепляясь за него, обнимая его. Желая, чтобы он никогда ее не отпускал. Кили почувствовала влагу на щеках и поняла, что плачет, но не от боли или огорчения, а от значимости этой минуты. Она, было, хотела что-то сказать, — что-нибудь, — чтобы попытаться скрыться от такой сногсшибательной близости, но тут земля под ней разверзлась, и девушка полетела к звездам.
Как будто дверь его души открылась перед ней, и Кили оказалась прямо в самой его сущности. Всё, что она видела прежде в видениях, — и даже более того, — охватывало ее, разворачивалось перед ней, обдавая потоком его сознания. Она видела его честь и гордость, его любовь к семье, хотя он и не позволял себе ее испытывать. Но больше всего она узнала о его чувствах к ней самой.
Там была и любовь, и желание, жажда — всё вместе, горящие синим и серебряным огнем. Эмоциональный пожар чувств к ней. И почти незаметная темная дымка в самом центре. Опасность в цветах его души.
Нереид.
Это ты? — нерешительно спросила она. — Ты часть его, ты же знаешь.
Неужели? — сардонически ответил нереид. — Но ведь ты любишь его и боишься меня.
Люблю? — она, было, хотела возразить, но в душе признала правду.
Да, люблю, — ответила она. — Ты — часть его, так что я люблю и тебя.
В цветах она заметила нерешительность, а потом почувствовала возражение.
Нет. Ты не можешь любить меня, так как я не знаю, что такое любовь. Со временем я одержу над ним вверх и буду иметь тебя так, как захочу, всеми способами, какими пожелаю.
Он показал ей картины буйного, дикого секса. Картины того, как она подчиняется его желаниям.
Она отшатнулась, но тут же ее окружила теплота цветов Джастиса, поддерживая ее. И Кили отослала нереиду свои картины.
Я также овладею тобой, — заявила она ему, думая о нежных, ласковых занятиях любовью в сочетании с невероятными провокационными сценами дикой, необузданной страсти.
Его агрессия превратилась в дикое желание, а потом в радость.
Да, мы овладеем друг другом, — ответил нереид.
— Да, я твой, а ты — моя, — сказал Джастис.
Их голоса переплелись цветами души воина, и Кили смеялась и плакала, поборов свою нерешительность и полностью погрузившись в любовь.
Наконец, вернувшись в реальный мир, она поняла, что он всё еще обнимает ее, а его пенис всё еще внутри нее. Она подняла голову и рассмеялась.
— Мы обнаженные в самом сердце джунглей. Со мной такого не случалось ни в одной экспедиции. Не говоря уже о том, что я понятия не имею, как ты еще стоишь на ногах, да еще меня на руках держишь.
Он осторожно приподнял ее, и она почувствовала, как его пенис снова твердеет, а потом он снова опустил ее на свою плоть.
— Я прошел выучку воина, и мои ноги хорошо мне послужат, так как чувствую, что опять тебя хочу.
Она снова рассмеялась и стянула перчатки.
— Я и забыла о них.
Он наклонил голову и уставился на ее грудь, и снова Кили охватил жар, что шокировало ее, так как она полагала, что почувствует желание лишь через неделю.
— Как это я еще не попробовал на вкус эти чудесные грудки? — прошептал он, а потом поднял ее достаточно высоко, что лишь небольшая часть его плоти оставалась в ней. Когда она застонала, желая его, желая, чтобы он вернулся в нее, он поймал ртом ее сосок и стал посасывать.
Кили вскрикнула, и теплые сливки пролились на головку его члена. Он хотел ее снова, и снова, и снова, он никогда не насытится. Он поднял голову лишь для того, чтобы увидеть, где лежит их одежда, и прошел туда, обнимая ее, входя в нее всё глубже с каждым шагом. Потом он вышел только для того, чтобы осторожно положить ее на одежду, чтобы ее нежная кожа не касалась растений. Кили смотрела на него своими милыми изумрудными глазами, полными страсти, и он подумал, не наложили ли на него магическое заклятье, из-за которого все его мечты сбылись, представ перед ним в форме этой красавицы.
Если даже это всё сон, то ему наплевать. Она касалась его души, приручила его нереидскую часть. Так что ему нужна лишь такая реальность, где он находился внутри нее так глубоко, что она никогда не сможет забыть его.
Он поднял ее колени, приставив головку члена к ее блестящему входу, вошел в нее до конца, так глубоко, что его мошонка коснулась ее прелестной попки. Она вскрикнула. Перенеся весь свой вес на одну руку, он потянулся рукой и погладил ее, нежно касаясь ее нервных окончаний, пока она снова не вскрикнула.
— Я не могу больше, — простонала она. — Джастис, это слишком много. Слишком много удовольствия.
— Никогда, — сказал он, очарованный тем, как ее соски напряглись и превратились в две розовые пики. — Этого никогда не будет слишком много.
Она поднимала бедра навстречу каждому его толчку, ее стоны сводили его с ума. Он наслаждался ею — они наслаждались друг другом — в бешеном ритме. Он почувствовал именно тот момент, когда ее тело напряглось вокруг его плоти, и понял, что она на грани, так что стал входить в нее сильнее и быстрее, шепча ей ласковые словечки на атлантийском. Она должна знать, как сильно он ее хочет.
Как сильно он в ней нуждается.
На сей раз он, достигнув вершины, выкрикнул ее имя. Он чуть не потерял сознание, содрогаясь вместе с ней от ослепительного взрыва силы, жара, цвета. Упав, он всё же успел быстро перекатиться на бок, чтобы не раздавить ее, а потом рассмеялся.
— Я думаю, что тебе удалось то, что не удавалось ни одному моему врагу за столетия. Я думаю, что ты меня убила.
