На следующий день под угрозой льда пришлось перейти по Петуховскому Шару на восток, постепенно втягиваясь в узкий пролив, на который не было надежных карт. Пахтусов показал его на своей карте слишком схематично, наметив на северном берегу устья нескольких заливов, один из которых он назвал в честь известного гидрографа Рейнеке, под началом которого он служил на съемках Белого моря. Однако даже размеры этих заливов оставались неизвестными, не говоря о глубинах, условиях для стоянки судов, промысловых возможностей и т. д. Поле деятельности перед участниками экспедиции открывалось самое обширное, тем более что даже результаты первых же исследований оказались неожиданными, поскольку Вылка высказал мысль, вскоре подтвердившуюся, о том, что острова Большой Олений и Тихомирова представляют одно целое, соединяясь перешейком.
В последний день июля в процессе плавания проливом Русанов пошел на рационализацию работ, объединив промер с одновременными засечками берегов, до которых было буквально рукой подать. Глубины в проливе оказались небольшими, так что сплошь и рядом каменистое дно можно было разглядеть в прозрачной морской воде с борта «Полярной», что также облегчало работу. Однако, несмотря на это, в средней части пролива суденышко едва не потерпело крушение на каменистой банке с глубинами всего три фута. Чтобы сняться с камней, пришлось разгружать судно, испытавшего прочность собственного корпуса о подводные скалы. Одновременно со спасательными работами настреляли гусей. С окончанием работ в восточном устье Петуховского Шара перед постановкой на ночевку почти весь экипаж поднялся на ближайшие каменистые сопки, чтобы зрительно оценить очередной район исследований — залив Рейнеке. Хотя из-за сложных очертаний побережья обозреть целиком его акваторию оказалось невозможно, ее размеры произвели должное впечатление — по словам Вылки, залив оказался велик, как море.
Второе открытие залива Рейнеке — вот главное достижение пятой русановской экспедиции на Новую Землю, особенно значительное при сравнении съемок Русанова и Пахтусова. Однако документы последнего, эвакуированые с архивами Главного гидрографического управления во время Первой мировой войны в Ярославль, погибли в огне пожара летом 1918 года во время подавления Савинкове кого мятежа красными войсками. Так все завязано в тугой узел российской истории — Русанов, Пахтусов, Мировая и Гражданская войны и многое другое…
1 августа начались работы в заливе Рейнеке по методике, отработанной в Петуховском Шаре, которые с началом сумерек прервала успешная охота на оленей. На следующий день Русанов, поручив продолжение съемок Тизенгаузену, отправился в береговой маршрут, обнаружив один из самых значительных торфяников Новой Земли толщиной до шести метров. Значение этой находки определялось не столько перспективами использования ее на топливо, сколько возможными характеристиками климата Новой Земли в прошлом. На этой основе во времена Русанова можно было лишь утверждать, что за последнее тысячелетие здесь было значительно теплее, тогда как по современной методике изучения торфов возможно оценить величину потепления с точностью до градуса, а по времени — в пределах первых десятков лет.
Съемки в последующие дни продолжались столь же успешно, несмотря на испортившуюся погоду, когда чередовались дождь, туман и сильный ветер. Несмотря на большие физические нагрузки у людей оставалось достаточно времени на отдых, и, что важно, они получали обильное питание от попутной охоты, причем достаточно разнообразное, когда оленина, приготовленная на костре, сменялась пернатой дичью или гольцом из семейства лососевых, по мнению гурманов, достойным конкурентом семги. Особенности экспедиционной гастрономии нашли отражение как в официальном отчете экспедиции, так и в личном дневнике самого Русанова. Например, «…и лебедь, и чайка представляют собой превосходное жаркое. Лебедь ничем не отличается от гуся, а белая чайка приближается по вкусу к курице… По временам, когда не было ничего иного, чайки составляли у меня единственное блюдо и, надо отдать справедливость, весьма недурное» (1945, с. 178) и т. д.
Умело наращивая усилия всех участников, Русанов добился высокой производительности, причем люди, несмотря на физические нагрузки и окружающую мрачную действительность, оставались в хорошей рабочей форме без признаков истощения, как физического, так и морального. С этой точки зрения весьма показательна обширная запись в личном дневнике исследователя за 5 августа: «Продолжал стоять на руле до тех пор, пока съемка залива Рейнеке не была закончена и сомкнута исходным западным створом, после чего передал руль Вылке и отправился в каюту, чтобы по общему желанию, сварить какао. Варить какао и жарить дичину — это моя постоянная обязанность, от исполнения которой я уклоняюсь лишь в исключительных случаях.
Меня очень радует, что, наконец-то, мы покончили с огромным заливом Рейнеке. Это оказался один из самых обширных заливов Новой Земли. До нас никто не знал его истинной величины и очертаний. Только вход этого залива был нанесен на карту, да и то неточно. Нанесение этого залива на карту значительно изменит конфигурацию южной оконечности острова и еще резче подчеркнет изре-занность береговой линии и простирание ее в северо-западном направлении. Оказывается, залив Рейнеке верст на тридцать вдается внутрь Новой Земли по направлению к северо-западу и прихотливо делится на множество бухт и самостоятельных заливов, представляющих весьма удобные и защищенные якорные стоянки. В залив Рейнеке было бы удобно запрятать флот целого мира. Некоторыми из своих разветвлений залив Рейнеке подходит очень близко к Пе-туховскому Шару и к Саханихе, образуя, таким образом, своей южной стороной огромный полуостров (современный полуостров Русанова на наших картах. — В. К.). Характер и очертания берегов очень разнообразны: местами крутые скалы висят над водой, местами плоская зеленая тундра легким уклоном подходит к берегу — в таком случае обычно отмелому. На южной стороне преобладают округлые серые холмы, разделенные зелеными лужайками и бесчисленными озерами. Это удивительно красивые места, напоминающие идиллический ландшафт, в то же время это рай для охотников, где изумительное обилие и разнообразие всякой дичи — от куликов и до лебедей и от песцов до белых медведей.
Пока я писал эти строки и мирно готовил какао, “Полярная” шла у восточного створа залива Рейнеке, в лабиринте островов, разделенных мелкими проливами. Мне, идя к западному створу, счастливо удалось провести “Полярную”, но при возвращении мы были не так счастливы. В тот момент, когда я собирался снимать с примуса аппетитно кипевшее какао, я почувствовал у себя под ногами сначала подозрительное шуршанье, потом треск под килем, затем сильный удар о камни, и вдруг “Полярная” с полного хода сразу останавилась. Сомнений быть не могло — мы с полного хода налетели на камни и, видимо, очень прочно засели на них. По крайней мере все попытки сдвинуть “Полярную” не привели ни к чему. Разгрузили ее и облегчили, насколько возможно, но опять-таки результата не получилось никакого. Завезли якорь за корму и стали тянуть — якорная цепь оборвалась, а якорь с длинным обрывком цепи остался в воде. Пришлось заняться поисками утерянного якоря. Потом завезли другой якорь на более крепкой цепи и стали тянуть, но опять ни с места.
Тогда вооружились терпением и стали ждать прилива. И это было самое благоразумное: когда начался прилив, “Полярную” приподняло и схватившись все за цепь, мы, наконец, сдвинули ее с опасных камней. Но несчастье никогда не приходит одно. Едва мы сошли с мели, как загрязненный мотор перестал работать, и нас понесло узким проливом на еще более опасные прибрежные камни. Я приказал смерить глубину — оказалось слишком глубоко для наших якорных цепей. Пришлось подойти совсем близко к берегу и бросить якорь в каком-нибудь десятке саженей от отвесных прибрежных скал.
