Взаимная неприязнь выплеснулась наружу накануне приема в честь очередной годовщины Октябрьской революции, когда женщины под руководством Генераловой готовили угощение для праздничного стола. Петрова лепила пирожки с мясом, а Генералова стояла рядом и демонстративно переделывала каждый пирожок. Евдокия вспылила, отбросила последний пирожок и ушла. Посольские кумушки сладостно смаковали эту историю и она обрастала все новыми подробностями. Жена резидента уже не просто отбрасывала пирожок, а прицельно швыряла его в Генералову. Потом пирожок превратился в кусок торта. Как все было на самом деле – трудно сказать. Но делясь с Бялогурским, Петров говорил все же о том, что Евдокия метала пирожок прицельно[450].
На собрании трудового коллектива посол обрушился на Евдокию. Заявил, что она ведет себя по отношению к его жене неучтиво и не скрывает своей вражды. Петровы пытались возражать, но никто не осмелился их поддержать. Они оказались в изоляции. Люди рассуждали прагматично: эти уезжают, им-то что, а нам с Генераловыми еще жить и работать.
В беседах с Бялогурским Владимир давал волю чувствам, впадал в истерику и вовсю ругал посла: «Бедняжка Дуся, вот такова благодарность за твое самопожертвование, за работу по вечерам и выходным дням. Она вела всю бухгалтерскую работу и вдобавок выполняла функции секретаря посла. Но больше всего обидно потому, что она была такой добросовестной в работе, которая ей все заменяла в жизни. И вот появляется какой-то паршивый чиновник-карьерист и увольняет её лишь потому, что не терпит критики в свой адрес»[451].
Евдокия лучше умела держать удар, но ходила словно потерянная. Обоих удручало молчание их ведомства, на поддержку которого они рассчитывали. Создавалось впечатление, что их бросили на произвол судьбы. Если руководство не защищает их здесь, в Австралии, то станет ли защищать в Москве? Не произойдет ли с ними по возвращении то же, что произошло с Лифановым – выволочка и запрет на загранкомандировки?
В конце ноября вконец расстроенный Петров приехал к Бялогурскому в Сидней. Ему нужно было выговориться и он совсем разоткровенничался. Не скупился при этом на политические обобщения, называя посла «представителем этой проклятой высшей касты новых правителей». Смысл сводился к тому, что на смену аристократии царского режима пришла высшая советская бюрократия, которой «наплевать на простого человека». Свои гневные филиппики Владимир сопровождал высказываниями о том, что лучше быть простым рабочим в Австралии, чем занимать высокую должность в Советском Союзе. Он восклицал: «Лучше прокладывать дороги в Австралии, чем жить в ежедневном страхе за свою жизнь»[452]. Жалуясь на жизнь, говорил, что не хочет возвращаться в Канберру и лучше ему покончить с собой.
Бялогурский воспользовался моментом. Успокоил Петрова, объяснив, что самоубийство не выход, в любой ситуации он может на него рассчитывать и двери его дома всегда для него открыты. Затем уговорил приятеля вернуться в Канберру. Сам же срочно связался с АСИО и потребовал срочной встречи с заместителем директора, курировавшим деятельность организации в Новом Южном Уэльсе, Р. Ричардсом.
На встрече доходчиво разъяснил, что Петров готов «уйти». Сознавая свою незаменимость в контактах с потенциальным перебежчиком, поляк ожидал приглашения вернуться в «обойму» в качестве главной фигуры в вербовке советского разведчика и не ошибся. Ричардс и Спрай, скрепя сердце, пошли навстречу Diabolo. Беккету теперь отводились вспомогательные функции. Естественно, условием стало повышение оклада. Бялогурскому повысили жалованье до 45 фунтов в неделю, а также пообещали оплачивать непредвиденные расходы.
«Хижина-12»
Операцию, получившую кодовое название «Хижина-12» (“Operation Cabin-12”) возглавил Ричардс. Кроме него и Спрая, о ней знали лишь несколько сотрудников службы безопасности.
В декабре контрразведчики сняли виллу в окрестностях Сиднея, куда предполагалось перевезти Петрова. Однако до этого было еще далеко. Прошло больше двух месяцев, пока он не решился на прямой контакт с АСИО. В течение этого срока у него состоялся целый ряд встреч с Бялогурским и Беккетом, в ходе которых те усиленно его обрабатывали.
Бялогурский расписывал замечательные возможности в Австралии для бизнеса и предлагал Петрову купить ферму по выращиванию цыплят. Они даже ездили вместе ее осматривать и приценивались – за ферму просили 3800 фунтов. Вспоминая, что он родился в крестьянской семье, Владимир говорил о своем желании вернуться к сельскому хозяйству. В действительности это была маниловщина. От тяжелого физического труда он давно отвык. К тому же покупка фермы внесла бы определенность в его планы, а к этому Петров все еще не был готов.
Он отлично сознавал, к чему все идет и все же медлил с тем шагом (переговоры непосредственно с АСИО), после которого все мосты были бы сожжены. Тянул до последнего, потому что страшился коренной перемены в своей жизни. Нелегко расставаться с тем миром, к которому привык, в который врос корнями. А как все сложится в новой жизни – бог его знает…
Ходил угрюмый, подавленный, регулярно прикладывался к рюмке. 24 декабря сел за руль «под градусом» и попал в автомобильную аварию на одной из столичных дорог. Отделался ушибами и порезами, но его автомобиль не подлежал восстановлению. «Сгорела государственная машина», – констатировал глава миссии[453]. Поскольку Петров забыл ее застраховать, Генералов потребовал от него выплаты полной стоимости транспортного средства.
12 февраля по вине Петрова в посольстве произошел пожар. Этот инцидент мог привезти к серьезным последствиям, поскольку возгорание случилось в помещении, соседнем с референтурой, где хранились шифрдокументы[454]. Петрову был объявлен выговор. 13 февраля в центр ушла телеграмма, сообщавшая об инциденте[455].
В феврале он узнал из прессы о бегстве из советского посольства в Японии офицера разведки подполковника Юрия Растворова, которого они с Евдокией хорошо знали. Растворова отозвали в Москву и он не захотел рисковать, опасаясь стать жертвой чистки в органах госбезопасности.
В тот же месяц из центра пришла информация о сроках прибытия замены Петрова и его окончательном отъезде – начало апреля 1954 года.
Все говорило о том, что дальше тянуть невозможно. Обстановка в посольстве стала для Петрова совершенно невыносимой. 19 февраля он связался с Бялогурским, который к тому времени извелся от нерешительности приятеля, и дал согласие на встречу с представителем АСИО. Это была точка невозврата.
27 февраля Петров и Ричардс встретились на сиднейской квартире Бялогурского. Ричардс изложил позицию австралийской стороны. Она была заинтересована в получении документов, подтверждающих активность советской разведки в Австралии и, возможно, в других странах. Кроме того, предполагалось использовать «уход» Петрова в пропагандистских целях, но эту часть австралийского плана Ричардс не акцентировал, чтобы не отпугнуть перебежчика. Он подчеркивал, что Петрову будет обеспечена полная безопасность, предоставлена охрана и выделены деньги. Называлась сумма в 5200 австралийских фунтов, что в то время составляло порядка 60 000 долларов США.
