– Малаховы, приемные родители Юрия, – этих людей мне действительно жаль. Они ни в чем не были виновны, кроме того, что имели влияние на Юрия. Но ты сбила их двоих одним ударом и получила Черткова в свое безраздельное пользование. Ты внушила подозрения старшему Малахову так тонко, что он до сих пор этого не понял. Все считает, что это приемный сын его сглазил, а не ты… На протяжении полутора лет Чертков помогал тебе. Вместе вы разыскали всех обидчиков, уничтожили одного, второго, третьего. Вроде бы, все шло по плану. Но тут Юрий начал творить глупости: оставил паскудное фото, засветился на месте преступления, он даже – черт возьми! – до сих пор хранил ошейник. Он начал бесить тебя, но как раз в это время угодил под арест, и выяснение отношений пришлось надолго отложить. Адвокат-пситехник – это очень круто, я тебе скажу. Юрий Чертков стал, наверное, первым гражданином Украины, кто был судим за убийство в целях самообороны и вышел на свободу. Когда он вышел, ты, весьма разумно, последила за ним несколько дней с расстояния – и стала свидетелем моих проделок. Присмотрелась получше и ко мне, и к Марине. Затем Юрий сбежал в Полтаву, и ты поехала за ним. Разговор был недолгим, возможно, даже без слов. В сущности, ты и так уже все поняла. Юрий Чертков хотел рассказать всем свою историю. Хотел, чтобы люди знали, за что вы мстите, чтобы вам сочувствовали, чтобы вас жалели… Постыдная, мерзкая слабость. К тому же, опасная. И ты застрелила его. Надежным автоматическим оружием пешек. В сравнении с судьбами других целей, в сравнении с твоим собственным детством, пуля в лицо – это было милосердие. Кстати, я знаю, куда ты дела пистолет: он в моем багажнике, в отделении для запаски. Ты рассчитывала, что менты арестуют нас с Мариной… Но вышло иначе, и ты подумала: а так даже лучше! Приятнее сделать это самой. Как разумный стратег, провела предварительный артобстрел: сеанс глубокого внушения с этим беднягой – и он послужил твоим первым снарядом.
Я кивнул в сторону Саши Мазура, тот злобно замычал сквозь кляп.
В горле пересохло от долгого монолога. Я налил два стакана воды, один подал Ольге.
– Я очень хорошо тебя понимаю, – сказал я ей без тени насмешки. – Представь: я знаю Марину тринадцать лет, но никогда не понимал ее так хорошо, как сейчас тебя. И потому не могу не вернуться к вопросу, с которого начал: что теперь? Положим, ты справишься с нами. Что будешь делать дальше? И главное – кем станешь? Почти всю свою жизнь ты оттачивала технику, лелеяла ненависть, строила и воплощала планы мести. А теперь – представь, что будет завтра. Месть свершена. Концы убраны. Уничтожены свидетели, соучастники, преследователи. Нет больше врагов. А цель в жизни осталась? Хоть какая-то?..
Я протянул руки к Ольге и осторожно подвернул горловину водолазки – так, чтобы ожог стал хорошо виден.
– И еще одно меня волнует: кто ты теперь? Ты была – пережитая боль и затаенная ненависть, и жажда мести. Ты была – память. Понимаешь… бензин – не взрывчатка, его легко поджечь так, чтобы самой не пострадать. Я уверен, ты намеренно позволила капле горючего попасть на тело – чтобы навсегда получить эту метку. То, что было в детстве, не просто твоя гордость, а больше – твоя идентичность. И что теперь? Ненависти нет – все объекты мертвы. Планов нет – выполнены. Заслуг нет – твои преступления припишут Черткову и мне. А память… видишь ли, в этой комнате собрались все люди на свете, кто знают о тебе хоть что-то. Говорят, ферзь – одинокая фигура. А ты – не ферзь, ты – исключение даже среди ферзей. Представь, каково тебе будет, когда не станет нас.
Я вынул из-за пояса пистолет. Отщелкнул обойму, показал, что в ней есть патроны, и положил оружие на стол возле Ольги. Затем взял сотовый, нашел номер следователя, и, не набирая его, протянул трубку Ольге.
– Вот два инструмента, которыми можно поставить точку. Примешь решение сама?
Она не могла ничего решить. Это виделось так же ясно, как бледность кожи и пелена на глазах. Сейчас Ольга не чувствовала ненависти, презрения, злобы… и не знала, как принять решение в такой ситуации. Исчезли цели и точки отсчета. Весь мир покрылся туманом.
– Помогу тебе, – сказал я. – Выбор в следующем. Рассказать историю – поделиться своей памятью – заявить о себе – существовать. Или: промолчать – скрыть – похоронить – остаться в тумане – одной.
Ольга сказала:
– Ты навестишь меня там… где я буду.
– Да.
Ольга набрала номер.
Давно перевалило за полночь, потому длинные гудки тянулись долго, долго. Потом она сказала в трубку:
– Меня зовут Ольга Микулинская. Я хочу признаться…
Домой
Прежде, чем приехала полиция, мы выпроводили Сашу Мазура. Никому из нас не хотелось объяснять ментам про гипноз и артподготовку. Марише не хватило сил провести контрвнушение, а я не умел этого. Ольга прошептала пленнику на ухо несколько фраз, и он одурело завертел головой:
– Где я?.. Кто вы?.. Что я здесь делаю?
– Идешь домой, – я вытолкал его из комнаты.
Приехала бригада, и был добрый час или два муторных расспросов, протоколов, подписей. Они увезли Ольгу, а мы с Мариной тут же завалились спать. Сил не было ни на чай, ни на «спокойной ночи».
А утром стало ясно, что Мариша все еще не в себе. Кое-как сползла с постели, натянула на себя что-то и тихо попросила:
– Отвези меня домой… Поскорее.
И мы выехали. Пятьсот километров до Киева. По трассе туман – за двадцать метров фуру не рассмотришь. Ползти и ползти… В голове гудело от бессонной ночи, ныл пустой желудок. Но это – полная ерунда в сравнении с Мариной. Я прислушивался к ней и ничего не слышал. Пустота, темная яма, одиночество.
Я не знал, что сказать. Утешения не в числе моих талантов… Да и вообще, утешения – чушь. Лучшее, что можно сделать – показать, что я с нею. Я взял ладонь Марины и положил на переключатель передач, а сверху накрыл своей. Ехали молча и часто сбавляли скорость из-за тумана. Я сжимал руку Мариши и менял передачу: третья – четвертая – вторая – третья…
Километров сто прошло, когда она спросила:
– Что будет, когда мы приедем?
Я ответил первое, что пришло на ум:
– Пересмотрим «Властелина колец».
– А это поможет? – удивилась Мариша.
– От чего?..
Она помедлила, нахмурила брови:
– От чего?..
– Да, от чего?
– И правда, от чего?
Помолчали еще километров двадцать.
– Я согласна на «Властелина». Но только если все три части подряд.
– Девять часов непрерывно, – сказал я. – Под темное пиво.
– Потом чуток поспим, – сказала она, – и в «Героев». На самой большой карте.
– Это дня три игры, – сказал я. – Потребуются поставки пиццы и курей-гриль.
– Плюс острый соус и мадера. А потом, когда я тебя сделаю, как малое дитя, – пойдем гулять.
