Теперь Ольга не атаковала, а собирала все свои силы в защиту. Строила критические барьеры, отгораживалась отрицаниями, проекциями, рационализациями. Она ждала нападения. Думала, что мой длинный монолог – лишь подготовка атаки…
– Я думал о тебе, когда рассматривал обгоревшую липу. От интерната ничего не осталось, все снесли, чтобы выстроить супермаркет. А липу пожалели. У нее обуглена половина ствола – с той стороны, где стояло здание. Хорошо горел интернат, жарко. Наверное, ты подожгла бензин – в таком учреждении должны быть резервные генераторы. Я думал: почему ты выбрала такой сложный и кровавый путь? Ведь среди персонала были двое пешек без подготовки пси-тэ: Катерина Петровская, Иван Березин. Любого из них ты могла подчинить себе и с его помощью уйти. Полковник Мазур специально оставил тебе калитку. Этакий выпускной тест: если сможешь бежать с помощью пси-воздействия, значит, обучение успешно. Вместо этого ты устроила пожар. Так ненавидела то проклятое место, что мечтала стереть с лица земли?.. Конечно, но мотив был иной. Ты знала, что вас найдут и вернут, если только не развалить весь эксперимент до основания. Жалела ли когда-нибудь шестерых детей, твоих одноклассников, погибших в пожаре? Нет, не жалела. Отчасти, потому, что были они ниже, слабее, глупее тебя – второй сорт. А главное – потому, что жалость бесполезна. Не было смысла ее испытывать.
– Конечно, я думал о тебе на каждом из мест преступления. Как ты это сделала?.. Тогда мне казалось невероятным – заставить человека покончить с собой! Экое чудо!.. На самом-то деле, было просто. Ты встретила Катерину и подарила цветы. Она удивилась, хлопала глазами, пыталась понять: что за подарок, и почему твое лицо кажется знакомым?.. Пока она была беззащитна, ты развернула в себе всю ту горечь, отчаяние, безнадежность, боль, что пережила в детстве, и аккуратно, длинным невербальным импульсом влила Катерине. Ее комплекс вины вспыхнул с адской силой. А ты ушла, вложив ей в руку пузырек кислоты и сказав напоследок одну фразу. Например, такую: «У тебя нет детей – ты сама их убила».
Почему Ольга слушала меня?.. Почему просто не попыталась сбежать? Видимо, потому, что я не пробовал ни нападать, ни защищаться. Мои слова не содержали ни угрозы, ни страха, ни хитрости, ни манипуляции. Я просто рассказывал то, что знал о ней, и это завораживало. Прежде в ее жизни не было подобных разговоров.
– Старый Иван Березин был самой простой из целей, потому ты поручила его Черткову. Тот подобрал Березина на улице, посадил в машину, отвез домой. Зашел в гости, сел напротив и бесконечно долго смотрел в глаза. Молча. Полагаю, он не сказал ни слова. Березин метался… Пытался просить прощения, оправдываться, умолять, жаловаться… Рассказывал что-то, задабривал, поил коньяком… Живой Чертков оказался страшнее, чем шесть детских трупиков, что прежде висели на совести. Мертвец – это прошлое. Его можно оставить за спиной и уйти. Унести с собой боль, вину, муки совести – но все же сбежать в будущее, вместе с течением времени. А от живого не уйдешь: он всегда в настоящем, как и ты. Сидит, смотрит в глаза. И молчит, давая тебе время изгрызть себя до костей… Когда Березин был уже раздавлен, Чертков вынул ваше фото, положил перед ним – этого хватило. Как он внушил нужный способ самоубийства – не знаю. Да и не важно, на самом деле: мы ведь не о Черткове говорим, а о тебе.
– С полковником Мазуром было куда сложнее. Ведь он – ладья – не чувствовал никаких мук совести. Неизбежные жертвы – вот и все о детских трупиках. К монстру нужен был особый подход. Чертков не справился бы, такое дело лишь тебе по силам. Ты поняла, чем ударить полковника: показала ему, какою стала. Мазур был прав, эксперимент удался, ты сделалась ферзем. Даже превзошла ферзей! Ты – подлинное чудовище, ему на зависть. Прекрасное творение, предмет гордости! Но именно в этом и состоит провал: в том, что ты слишком удачна. Самый блестящий успех равен самому тяжкому поражению. Эксперимент провалился не потому, что сгорел интернат, а потому, что ты слишком сильна. Смертные ни за что не смирятся, что среди них будут жить монстры в человеческом обличье. Ну, а в качестве контрольного выстрела ты подчеркнула разницу между собой и Сашенькой Мазуром – сыном полковника. Тигр родил хорька… Каково ему после этого смотреть на чужих тигрят?
– Потом был Дим – труднейшая из целей. Предупрежденный об опасности, готовый ко всему, опытный. Ты хотела помериться с ним силой, но не могла: Дим рвался встретиться с Чертковым, не с тобой. Зато в защите ладьи имелась дыра: слишком сильная любовь к жене. Чтобы использовать ее, потребовалась небольшая подготовка: ты встретила Алену на улице и попросила телефон, и заблокировала звонки от мужа. Тем же вечером бедный, предсказуемый Дим явился допросить Черткова. Тот строил защиты, отнекивался, хитрил – и тем самым заманивал Дима в ловушку, вызывал желание пробивать, таранить, выводить на чистую воду. И когда Диму казалось, что Чертков уже на пороге признания, тут-то он и признался: «Твоя Алена…». И осекся, заперся. Дим обмер от страшной догадки. Принялся звонить жене, снова и снова – она не брала трубку, хотя телефон и был включен! Дим пришел в ужас. Катерина выпила кислоту, Березин отрезал себе руки… Алена – любимая, дорогая – не берет трубку. Он накинулся на Черткова: «Что ты сделал с Аленой?!» И тот проблеял: «Умоляю, только не бей меня…» До того Дим не собирался его бить, даже в голову не приходило. Но тут… Иногда оружие пешек надежнее магии. Он врезал Черткову по морде. Тот упал, заливаясь кровью, крича, но все еще молчал про Алену. Дим сорвался и стал избивать эту тварь. «Что с Аленой, сука?! Что с ней?!!» Дальше было несложно: вытерпеть сколько-то ударов, вцепиться в одежду мучителя, стоя на коленях, умоляя о пощаде… внезапным рывком выдернуть пистолет.
…Странное чувство: так слабо присутствовать в реальном мире. В гостиничной комнате с окнами на Тернопольский Став было четыре человека. Саша Мазур, пьянчуга и сын полковника, вероятно, уже пришел в себя, пытался шевелиться, выплюнуть кляп. Марина Вилинская, ферзь и советник МИДа, наверное, вернулась к жизни, открыла глаза, слушала происходящее, может быть, что-то говорила… Я не замечал ни их, ни даже собственное тело. Следил за единственным важным сейчас человеком – Ольгой, а она находилась там же, где и я: в прошлом.
Я повел ее за руку еще глубже.
– Юрий Чертков… огромное разочарование. Я, глупый, смотрел на него с опаской, потом – с ненавистью, потом – с недоумением. Лишь недавно сумел подобрать нужный ключ: разочарование. Юрий вышел из ада, как ты, но вынес не силу, не холодную ненависть, не самоконтроль, не бесконечное чувство превосходства, а – слабость: детскую любовь. И еще – позорное желание стать простым человеком. Нашел приемных родителей, завел друзей, даже фамилию сменил – стал каким-то безликим Малаховым! Ты не могла этого понять. Ты, потратившая годы на то, чтобы отточить технику и подготовиться к мести. Ты, гордая своей пугающей исключительностью. Ты-то не меняла фамилию, о нет! В интернате вас назвали по населенным пунктам Тернопольской области. Микулинцы – милый городишко на Черновецкой трассе, там варят отличное пиво… Итак, Чертков опустился до смертных и разочаровал, но все еще мог помочь. Его помощь уже пригодилась тебе тогда, при побеге: один должен был отвлечь охранников, другой – поджечь бензин. И снова была нужна теперь, когда пришло время мести. Ты сумела найти Черткова спустя много лет после бегства. И он был невероятно рад тебе… вот только желания его были странными. Холодной ненависти почти не сохранилось в нем, а осталась – любовь к тебе. Слабовольный дурак… Любовь – всегда слабость. И снова я признаю, каким глупцом был весной. Кому первому расскажет мужик о своей беде? Черт, любимой девушке, конечно. Вот Юрий и позвонил тебе, когда попал под следствие. Твоя профессия адвоката – всего лишь предлог.
