– В гостевом доме. У нас с ним ничего не было, совсем ничего. Ты мне веришь?
– Конечно, верю! – удивилась вопросу Евы Алка. – Но если даже у вас любовь, что с того?
– Нет! Он в другом доме спит! Правда.
– Да верю я тебе… Пошли в твою комнату.
Они пошли.
– Но он там спал даже тогда, когда Вигнатя приехала, среди ночи.
– Да верю я, верю!
– А Вигнатя ворвалась и такое устроила! – Ева всхлипнула и замолчала.
Алла ждала. По всем законам Ева сейчас должна была начать говорить,
рассказывать, опять плакать, говорить, выплескивать. Но Ева только сказала, сверкнув глазами:
– Ненавижу ее!!! Хорошо, что она умерла!
Алла немедленно схватила девочку в охапку и встряхнула как следует.
– Так! Ева! Слушай меня внимательно! И запоминай, блин, на всю жизнь. НА ВСЮ ЖИЗНЬ! Поняла? Никогда. Никогда. Никому. И никогда. Не говори о том, что ненавидишь свою бабушку. Ненавидь сколько хочешь. Но. НИКОГДА. Не говори. Об этом. ВСЛУХ!
Ева закусила губу и кивнула.
– Тем более, что она уже умерла.
Ева опять кивнула. Алла уложила девочку в постель, села рядом и взяла ее руку в свои. И стала говорить о любви, особенно о любви к ближним.
– Она была твоя бабушка, и она любила тебя. И Макса. Как умела – так и любила.
– Но она…
– Она не всегда бывала права. Она не всё понимала. Но она была неплохой бабушкой, правда?
«Правда…» – подумала Ева.
– Но она…
– Вы были ее единственными внуками, она хотела, как лучше…
– Но я тоже хотела, как лучше!
– Она любила тебя.
– А я ее что, нет, что ли? Я ее тоже любила.
– Ну вот видишь, вот и хорошо, вот так-то лучше. Конечно, ты ее любила. А всё остальное – временные эмоции. А теперь спи.
Ева не заснула, но заплакала. Уже по-другому заплакала, тихо, жалобно. Алла гладила ее руку и без остановки, речитативом, несла чушь:
– И тогда мы с мамой решили подарить ей не щеночка, а котенка. Ма-аленького такого котеночка. И пошли на рынок. А там, в углу, где рыбки, у одной тетеньки были котята. Как раз ма-аленькие. Как мышки. И я маме говорю: «Давай этого купим!», а она говорит: «Давай всех посмотрим»… А один котенок, беленький…
Ева всхлипывала и периодически вытирала нос и глаза второй, свободной рукой.
Когда Ева уснула, Алла тенью выскользнула из комнаты, на цыпочках взбежала на самый верх дома и дрожащей рукой достала мобилку.
– Папа? Это я, Алла. Папа, мне срочно нужны десять тысяч. Евро. Нет-нет, все в порядке. Даже супер в порядке… Тут просто бабушка Макса внезапно умерла, и мне нужно долг вернуть. Нет. Да нет же… Ну разве я тебе врала когда-нибудь? Когда заехать? Хорошо. Папуль, я тебя люблю!!!
Вера Игнатьевна Богачева скончалась на семьдесят третьем году жизни от обширного инфаркта. Это официальное заключение врачей, и нет никаких оснований ему не доверять. В последнем завещании Вигнати не было ни слова о наследстве и/или сиротинушке, а были только указания относительно похорон, музыки, венков и надгробного памятника. И еще она просила вставить в рамку и оставить навсегда в гостиной ту фотографию, где они с мужем в последний раз на горных лыжах.
………………………………………………………………………………….
ВАЛЕНТИНКИ
Главная Позаботься о себе Твоя любовь Дом Карьера Дети
Здоровье Отдых Стиль Приятные мелочи Подарки Разное
Создание первой валентинки приписывается Чарльзу, герцогу Орлеанскому (1415 год), сидевшему в это время в тюрьме, в одиночной камере, и решившему бороться со скукой путем писания любовных посланий собственной жене.
Вашим близким нужна ваша любовь!
А что есть любовь, как ни ее проявление?
На нашем сайте вы найдете тысячи валентинок для всех близких людей…
………………………………………………………………………………….
Глава 31. Зима после
– Макс, а чем заканчивается Библия?
– Откровениями Иоанна Богослова.
– И какое последнее откровение?
– Он сулит всякие язвы и беды любому, кто что-то приложит к словам Библии или отнимет от них.
– Но ты же приложил!!! И отнял!!!
– И что?
– А вдруг Иоанн прав, вдруг тебя ждет… ну…
– Может и ждет… Но разве это повод врать или быть зомбированным идиотом?
«Последние слова Иоанна Богослова»
Откровение Иоанна Богослова
Глава самая последняя
Выдержки из SMS-переписки двух молодых людей
Зима, как обычно, наступила внезапно. Россияне до последнего надеялись, что уж в этом-то году глобальное потепление не подкачает, но потепление подкачало. На тридцать третий день после похорон Вигнати в Ельце наступили такие морозы-морозищи, что вода в трубах улеглась в спячку, и в домах наступила небольшая засуха. Салим ходил за водой на колонку ежедневно, а в школу через день, когда ему надоедало курсировать по квартире между бабушкой и братом.
До колонки было недалеко, метров пятьдесят вниз по крутому спуску, затем метров пятьдесят вбок, по ровной дороге, и последние метров пятьдесят опять вверх, к колонке. Но оттого, что по этой дороге ходили многие, и каждый выплескивал на нее порцию ашдвао, дорога стала не дорога, а каток. По этому катку надо было не упасть вниз, вбок, вверх и обратно, с полными ведрами, вниз, вбок, вверх. И часа не проходило, чтоб кто-нибудь не шлепался. Дядька из соседнего дома треснулся копчиком и теперь не выходил из дому. Бабка через улицу, говорят, сломала бедро и ее увезли на «скорой». Жил бы Хармс в соседнем доме, он уж бы описал! Однажды Салим наносил со стройки неподалеку несколько ведер гальки, перемешанной с землей, и посыпал ею все это безобразие. На всю дорогу не хватило, но их часть улицы на полдня стала вполне проходимой. К вечеру повалил снег, засыпал гальку, и уже наутро все опять превратилось в лед. Но Салим еще долго ходил в местных героях и спасителях.
Утро его начиналось с того, что надо было расчистить снег с лестницы, перед входом на кухню и до ворот. Нагреть воды. Потом сходить за новой водой на день. Потом иногда в магазин или на рынок, чтобы бабушку по гололеду не гонять. Салим врал, что в школе у них из-за плохой погоды временно ввели свободное посещение. Бабушка верила. А Салиму было нормально и за водой, и за хлебом-молоком (а потом к компу), лишь бы не в школу.
