У нее, правда, имелось настоящее траурное платье, строгое, простое, без какой-либо отделки, но «молния» на нем не сходилась, и оно стало ей узко в бедрах. Платье это выбирал ей Пьетро накануне похорон Джастина. С тех пор ей не приходилось надевать его, и оно так и пролежало годы в пакете в ожидании химчистки.
Ту ночь, когда стало известно о гибели Джастина, Фрэнсис провела в углу гостиной в квартире, которую она делила с Пьетро, молча, без движения, упершись подбородком в согнутые колени и безуспешно пытаясь подавить в себе любые чувства и воспоминания. Но как только она закрывала глаза, ей представлялся ее сводный брат, борющийся за жизнь в холодной воде. И никого нет рядом, и никто не видит, что он тонет…
Несмотря на разницу в возрасте и на то, что он был сыном Клио, Фрэнсис любила его и горько оплакивала его потерю. Конечно, она сознавала, что ее горе не идет ни в какое сравнение с тем, что переживает сейчас ее отец. Ей было невыносимо думать о той боли, которая обрушилась на Ричарда после вести о смерти его единственного сына. Пьетро предлагал ей поесть или хотя бы выпить рюмку спиртного, чтобы она очнулась и обрела силы, нужные и ей самой, и ее отцу. Потерпев неудачу в своих уговорах, он стал упрашивать Фрэнсис лечь в постель и забыться сном, но она пребывала в такой прострации восемнадцать часов, даже после того, как спина и все мышцы ее тела одеревенели.
Только на следующее утро ему удалось заставить Фрэнсис одеться, выйти на улицу и подыскать в ближайших магазинах что-нибудь подходящее для похорон.
«Ты должна хорошо выглядеть даже в такой ситуации, а не пугать всех своим видом», – сказал Пьетро и повел ее, словно ребенка, за руку в кафе, где было полно мальчиков и девочек в яркой одежде, которые громко разговаривали, смеялись, курили, распивали газировку и кофе и подначивали друг друга. Жизнь шла своим чередом, а Фрэнсис хотелось криком остановить это движение. Она до крови искусала свои губы, но смолчала.
На метро они добрались до универмага «Барнис», прошли через громадные двойные стеклянные двери и поднялись по витой лестнице в секцию женской одежды.
– Могу я вам помочь? – тут же подошла к ним с вопросом блондинка с ярко накрашенными губами. Неизменно приветливая улыбка сияла на ее лице.
– Да. – Пьетро кивнул. – Нам нужно черное платье для моей спутницы. Что-нибудь простое и строгое.
Продавщица сняла с вешалки платье без рукавов.
– Я хочу с рукавами, – сказала Фрэнсис.
– Вы выбираете наряд для какого-то особого случая?
– В общем, да… Для похорон, – почему-то смутился Пьетро.
– Похорон моего брата, – добавила Фрэнсис, ощутив неожиданное желание быть откровенной. – Он утонул.
– О, я так сожалею, – в свою очередь смутилась блондинка.
Она вместе с Пьетро отобрала несколько платьев, потом подвела Фрэнсис к примерочной и легонько втолкнула ее за занавеску, словно сомневалась, что покупательница самостоятельно решится туда зайти.
– Я подожду здесь, – сказал Пьетро.
Оставшись в одиночестве в роскошной, обитой бархатом и уставленной зеркалами примерочной, Фрэнсис как-то даже растерялась. Она пыталась раздеться, но «молнию» на брюках заело, шнурки на туфлях не развязывались, пальцы ее не слушались. Из-за тщетности своих усилий ее охватило отчаяние. Она уселась на устланный ковром пол и заплакала.
– С вами все в порядке? – обеспокоилась снаружи за занавеской девушка.
– Нет, – выдавила Фрэнсис сквозь рыдания.
Последовала недолгая пауза, и в примерочной появился Пьетро. Он поднял Фрэнсис с пола, сжал в крепких объятиях и принялся ее целовать. Он ничего не произнес, ни слов утешения, ни того, что время вылечивает боль от любой потери. Она оценила его деликатность, понимание ее состояния в тот момент. Она знала, что он готов был хоть сутки напролет простоять так с ней в обнимку молча в этой примерочной кабине, среди черных платьев, в мягком обволакивающем свете, льющемся с потолка, где зеркала многократно отражали две почти неподвижные, слившиеся в одно целое фигуры мужчины и женщины. За много лет их пребывания вместе это был единственный раз, когда она не сомневалась в его любви к ней.
Прошло несколько минут, прежде чем она заговорила.
– Я не могу с этим справиться, – призналась она. – Выбери что-нибудь сам. Неважно что, мне все равно…
Пьетро скользнул взглядом по развешанным платьям, коснулся рукой одного, кивнул девушке, тут же, словно по наитию, всунувшей голову за занавеску, достал из кармана и протянул ей кредитную карточку.
Через десять лет Фрэнсис вторично столкнулась со смертью и похоронами в семье Пратт, ее семье. Темно-синее с белым одеяние, на два размера больше, чем то платье, было единственным, что из ее скудного гардероба подходило для траурной церемонии.
Фрэнсис глубоко вздохнула, и в ее легкие проник душистый воздух, в котором аромат травы смешивался с соленым запахом моря, принесенным западным ветерком, дующим с океана.
– Могу я чем-нибудь помочь вам? Фрэнсис оглянулась.
К ней подошел мускулистый загорелый блондин. На нем были белые шорты и белая рубашка-поло с зеленой полоской у горловины.
– Да, – кивнула Фрэнсис.
– Вы член клуба?
– Нет, но мой отец, Ричард Пратт, – да. Я Фрэнсис Пратт.
– Я очень сожалею по поводу кончины миссис Пратт. Он простоял несколько секунд в каком-то замешательстве, потом нагнулся и стал затягивать шнурки на своих теннисных туфлях. Когда он вновь выпрямился, Фрэнсис задала ему вопрос:
– Вы были здесь четвертого июля?
– Как и все, пожалуй. Я вел занятия с раннего утра.
– Вы преподаватель тенниса?
– Вернее сказать – тренер. – Он протянул руку, знакомясь. – Я – Пол.
Они обменялись рукопожатием.
– Вы тренировали Клио?
– Один на один – нет. Она, правда, посещала уроки для леди, где мы отрабатываем с ними отдельные приемы, но очень нерегулярно, от случая к случаю. Скорее это было для нее нечто вроде светского развлечения, предлогом для общения с приятельницами.
– Вы видели ее здесь в прошлую субботу?
– Мельком… на крыльце, но не могу утверждать с уверенностью. Тут было полно народа, как обычно в выходные. Плюс еще те, кто приехал поглазеть на турнир. Как только я начал занятия, мне некогда стало разглядывать публику. Конечно, когда объявили, что ее нашли мертвой, вся наша деятельность прекратилась.
– Я так поняла, что она в тот день сыграла партию раньше, чем вы появились на корте?
Пол пожал плечами и промолчал.
– Каким-то образом я могу выяснить, с кем она играла?
– Если она играла, то да. Мы держим это на заметке. Леди просто набирают очки в турнире, а мужчины… они выбывают. Но если заплатить дополнительно, то можно играть хоть весь день, выбирая себе соперников. У леди то же самое. Один малый так разгорячился, что уплатил за полторы недели вперед за все игры, забыв, что ему и прочим некогда будет швырять мячики, а надо будет ехать в город и зарабатывать деньги на Уолл-стрит. Рабочая неделя – она для всех рабочая, кроме таких, как я, – мы отдыхаем на работе…
