— Ага, повязка! Хорошо, теперь я упомню…
— Упомни, упомни, безнадежный ты случай, — сказал человек в шляпе. — Так что мы имеем на данный момент? И араб, и кибуцник, и пират, и старик? Сколько же примерно лет всей этой компании?
— Много. Голова совсем седая. И идет медленно, согнувшись.
— Согнувшись, потому что ищет что-то, или согнувшись, потому что ему тяжело?
— Согнувшись вроде ищет. Ну, старый, чего там. И без глаза, только с палкой.
— Не пренебрегай, — сказал человек в шляпе. — В этой стране есть и старые киллеры, упаси нас Господь! — Он усмехнулся: — Если он живой и ходит, подумай о том, кто выбил ему глаз, какова была его участь. — И добавил: — Ты видишь: седые волосы, палка в руке, тяжелая походка. Но есть вещи, которые даже самый хороший бинокль не может нам показать. Вот смотри — наш приятель здесь: кусается, как собака, а лежит на земле связанный, как агнец для заклания. Он увидел меня — низкорослого, пожилого, с небольшой, как говорит мой врач, проблемой излишней тучности, очки громадные, как донышко бутылки, а под шляпой растет на удивление симпатичная лысина, — и он решил, что сможет сделать со мной все, что угодно. Однако, как говорится, «много замыслов в сердце человека, но состоится только определенное Господом»[118]. И вот, я тут стою, пью чай с шалфеем, а он лежит в пыли рядом с мертвой козой и знает, что очень скоро будет лежать под ней в яме. Как это было в той моей книге? «Нет пастуха и хозяина нет, стоит и листья жует на обед. Взяли ребята козу — и вперед, идут теперь трое, веселый народ…»
— Очень красивый стих, — сказал парень в куртке. — Это ты сам придумал?
— Бестолочь ты безграмотная, — сказал человек в шляпе. — Посмотри лучше, что там происходит внизу в вади? Где этот старикашка сейчас?
— Исчез куда-то, — сказал парень. — Не видно его, в общем.
Он зашел за ствол харува, расстегнул брюки и стал мочиться, глядя при этом не на свою струю и не на место ее падения на землю, как это делает любой мужчина, когда мочится, а вдаль — в ту точку, где исчез из виду старик с повязкой и палкой. Закончив, он застегнул брюки, машинально понюхал кончики пальцев, слабо улыбнулся про себя и опять вернулся на место наблюдения.
Связанный человек вдруг начал дергаться. Его глаза широко раскрылись, изо рта вырвались сдавленные звуки.
— Ты опять за свое? — спросил человек в шляпе. — Тебе хочется, чтоб я пощекотал зажигалкой и второе твое ухо?
Но связанный продолжал извиваться, мычать и стонать. Теперь глаза его были устремлены на что-то за спиной парня в куртке, и в них читались боль и мольба. Его мучители в недоумении оглянулись и увидели старого человека, неожиданно вышедшего из-за деревьев совсем рядом с ними и со связанным мужчиной. Сначала над валунами появилась седая голова, а затем — и все большое, слегка сгорбленное старческое тело в синей поношенной рабочей одежде, с сумкой через плечо, толстой палкой в руке и с повязкой на левом глазу — неуместно веселой, цветной повязкой, словно принадлежащей другому человеку: голубой лоскут, в центре которого вышит черно-красный цветок мака.
— Ну вот, пожалуйста. Наш приятель, которого ты приметил в бинокль, явился нас навестить, — сказал человек в шляпе молодому напарнику. — Ты его за человека не считал, а он вот он — подошел к нам так, что мы даже и не почуяли.
— Я следил, как ты мне велел, пока он не исчез у меня из виду, а потом ты еще сказал, что он, может, свернет куда-нибудь, а он вдруг взял и заявился, понятия не имею откуда.
Старик подошел к ним вплотную и остановился. Его единственный глаз уставился на связанного человека на земле. Тот продолжал извиваться и мычать. Взгляд старика перешел на мертвую козу, потом на парня в кожаной куртке, который, кривясь от боли, массировал свою правую ладонь, миновал, не задерживаясь, револьвер на камне и остановился на человеке в шляпе, который ответил на этот взгляд вежливой улыбкой.
Сойка, которая все это время наблюдала за людьми из веток нависавшего над ними дуба, внезапно вспорхнула и полетела прочь.
2
— Доброе утро, — сказал старик.
— Мир вам, — церемонно ответил человек в шляпе и склонился в несколько театральном жесте.
— Секундочку, простите, — сказал старик. — Я не очень хорошо слышу.
Он достал из кармана рубашки маленький футляр, извлек из него слуховой аппарат и вставил себе в ухо.
— Что ты сказал?
— Я ответил тебе — доброе утро.
— Доброе утро. Обычно я не встречаю здесь людей. Гуляете?
— Прогулка на природе. Ты тоже гуляешь?
— Я собираю семена растений.
Его единственный глаз снова обошел всех вокруг, но лицо не изменило выражения, и рот не открылся в вопросе.
— Какие семена?
— Ты интересуешься растениями?
— Интересуюсь растениями? Нет, вы только послушайте! Интересуюсь ли я растениями? — Человек в шляпе громко рассмеялся. — Сейчас я расскажу тебе, какими растениями я интересуюсь. Орхидеями я интересуюсь. У меня большая коллекция орхидей. Из Таиланда у меня есть, и из Коста-Рики, и из Эквадора. Такая оранжерея, что многие люди сами хотели бы расти в ней. С таймерами, с датчиками, с измерителями влажности и кислотности, с рассеивателями тумана, и с поливом снизу. Дистиллированной водой.
— Это твое растение не из здешних, — сказал старик, усаживаясь на один из валунов. — Так же как и вы сами.
— Так что, ты, значит, услышал, как мы здесь разговариваем, и пришел посмотреть, кто это сюда пожаловал?
— Нет, я ничего не слышал. Ты же сам видел — мой слуховой аппарат был не в ухе, а в кармане. Я просто всегда прихожу к этому дереву, немного отдыхаю в его тени, а потом опять иду собирать.
— А это разрешается — собирать семена?
— Ну, знаете, как это: вы не расскажете обо мне, я не расскажу о вас.
Человек в шляпе усмехнулся:
— Хорошо сказано. Выпьешь с нами чаю?
— Нет, спасибо. Я лучше пойду дальше. Я еще не успел собрать все, что хотел. Не буду вам мешать. Всего хорошего.
— А как ты возвращаешься отсюда домой? Хочешь, мы тебя подвезем?
— Да нет, не стоит. Я подожду на дороге, за мной должны приехать.
Человек в шляпе кивнул молодому, и тот снял с шеи бинокль и положил его в рюкзак.
— Посиди немного с нами, поговорим, — сказал человек в шляпе. — Мне скучно с этими двумя. Этот не говорит, потому что ему нечего сказать, а тот не говорит, потому что, как ты, наверно, заметил, у него заклеен рот.
Старик не ответил.
— Могу я тебя спросить, что случилось с твоим глазом? Израильские войны?
— Нет. Жена выбила.
