Так это популярный сатирик лишь с Лаврентьевской летописью поработал. А ведь есть еще Ипатьевская. И многотомная Никоновская. Типографская с Ермолинской. Масса региональных летописных сводов. На данный момент Полное собрание русских летописей вообще насчитывает 43 тома. И каждая так и зовет, так и манит – «попробуй меня на вкус». У Михаила Николаевича непочатый край работы. Надеемся, что когда он закончит исследовать все русские летописи, то порадует нас капитальным трудом под названием «О вкусных и здоровых летописях».
Но вернемся к Прозорову. Бориса ему показалось мало, и он перешел к рассуждениям о древлянском князе Святославе, также убитом по приказу Святополка. Как говорится, «арфы нет, возьмите бубен». Насладимся вместе: «Еще меньше ясности со Святославом и с тем обстоятельством, что его смерть осталась неописанной, сам же он не был удостоен звания святого – ну не оттого же, что церковникам еще икалось от имени свирепого язычника, его тезки и деда?»
Дело в том, что о самом древлянском князе известий практически не сохранилось, о чем говорилось выше. Святослав погиб в Карпатах и, скорее всего, там же и был погребен. Сведений о том, что на его могиле происходили какие-либо чудеса, нет, стало быть, и мощи его чудотворными не были. С Борисом и Глебом все было иначе, там и мощи чудотворные, и чудеса у гроба. Все как положено.
Что же касается пассажа о том, что «церковникам еще икалось от имени свирепого язычника, его тезки и деда», то сразу заметим, что никому там не икалось, и страха панического князь Святослав Игоревич у служителей Церкви не вызывал. Наоборот, они относились к князю-воину с достаточной долей симпатии. Достаточно почитать, как в летописях изображено княжение Святослава. Такое впечатление, что летописец откровенно любуется подвигами воителя. Да и митрополит Илларион в «Слове о законе и благодати» так отозвался о великих языческих князьях прошлой эпохи и о Святославе в частности: «Восхвалим же и мы, – по немощи нашей хотя бы и малыми похвалами, – свершившего великие и чудные деяния учителя и наставника нашего, Великого князя земли нашей Владимира, внука древнего Игоря, сына же славного Святослава, которые, во дни свои властвуя, мужеством и храбростью известны были во многих странах, победы и могущество их воспоминаются и прославляются поныне. Ведь владычествовали они не в безвестной и худой земле, но в земле Русской, что ведома во всех наслышанных о ней четырех концах земли». Получается, что митрополит Илларион из XI века куда более веротерпим, чем писатель-неоязычник из века XXI, который тем только и занимается, что поливает грязью князя Владимира.
На этом тему религиозной войны между сыновьями князя Владимира мы закроем. Ибо, как вы, наверное, уже поняли, за отсутствием самого предмета обсуждения.
Поэтому можно лишь подтвердить тот же самый вывод, что мы сделали в предыдущей главе. Никакой религиозной войны между язычниками и христианами не было. Святополк – это убийца Бориса и Глеба, канонизированных христианских святых. И не нужно искать черную кошку в темной комнате, особенно если ее там нет!
Казалось бы, на этом и все. Но уж раз начали про столетнюю и про гражданскую, то доведем дело до конца.
После масштабных боевых действий во время усобицы сыновей Владимира даже бдительное око Прозорова не может обнаружить ничего, чтобы смогло подтвердить его теорию. Но и из этой ситуации есть выход. Волхвы. Вот это действительно борцы за идею. Оспаривать данный факт глупо. А поскольку именно волхвы в то время являлись провокаторами большинства выступлений против существующей власти, то их действия и трактовались писателем соответствующим образом. Как борьба за веру предков, за «Родных Богов». По-другому действия служителей культа воспринимать действительно сложно. Но мы и не будем. В очередной раз согласимся с бдительным историком. Только теперь мы поставим вопрос по-другому. Не за что они боролись, а КАК они это делали.
Под 1024 годом в Лаврентьевской летописи читаем: «В се же лето въсташа волъсви в Суждали, избиваху старую чадь по дьяволю наущенью и бесованью, глаголюще, яко си держать гобино. Бе мятежь великъ и голодъ по всей той стране; идоша по Волзе вси людье в Болгары, и привезоша жито, и тако ожиша. Слышав же Ярославъ волхвы, приде Суздалю; изъимавъ волхвы, расточи, а другыя показни, рекъ сице: “Богъ наводить по грехомъ на куюждо землю гладом, или моромъ, ли ведромь, ли иною казнью, а человекъ не весть ничтоже». На современном языке это называется так – подняли мятеж против власти, сопровождающийся массовой резней мирного населения. Но Лев Рудольфович пишет об этом в самых превосходных тонах: «В 1025 году, под руководством волхвов, жители Ростовского края начали истреблять местную родовую знать, называемую в летописи старой чадью (новгородские летописи уточняют, что среди знати истреблению подвергались бабы – суть этого уточнения мы рассмотрим ниже).
Именно она, эта старая чадь, была, по мнению языческих жрецов, повинна в исчезновении гобина – волшебной силы, сообщающей удачу людям и плодородие земле. Именно по их вине на Понизовье, как именовали тогда Северо-Восточную Русь, царили засуха и неурожай. И уже после расправы с знатными людьми отправились за хлебом к булгарам.
В чем была вина местной знати, предположить легко – если вспомнить, что жители Ростовско-Суздальских земель, вряд ли не по ее воле, помогали Добрыне и Путяте крестить Северную Русь…»
Как видим, у Прозорова вновь своеобразный подход к проблеме. В регионе смута и голод, гибнут люди и льется кровь, но это нормально, ведь религиозная война идет и язычество наконец наступает! Возможно, это первый крупный успех отверженной властью религии за последние годы. Как не порадоваться!
Трудно оценить, из каких соображений волхвы пытались поднять народ на бунт, видно только то, к чему мятеж привел. А это печально.
Под смуту на северо-востоке страны писатель умело подводит идейный знаменатель: «Князь Ярослав (тот самый, Злой Хромец) обрушился на повстанцев с дружиной. По сообщению «Повести об основании града Ярославля», у капища Велеса неподалеку от будущего города князь лично зарубил секирой священного лютого зверя (на сей раз, похоже, под этим определением надо понимать обычного медведя). В честь этого события на гербе Ярославля и изображается по сей день медведь с секирой.
Странновато, право же – словно христианский мученик с орудием своего мученичества в руках…»
Начнем с медведя. Его, в смысле мишку, Ярослав зарубил задолго до описываемых событий, еще в бытность ростовским князем. И никакого скрытого смысла в этом нет, как и никакого мученичества. С другой стороны, выйти один на один с медведем не каждому по зубам. Так что кислое с пресным мешать не стоит.
Но вернемся к главному: войне за умы.
Воспользовавшись тем, что в регионе случился голод, появились волхвы, которые раздули смуту и спровоцировали кровопролитие. Пришел киевский князь и навел в регионе порядок – одних смутьянов засадил в поруб, других показнил без милосердия. По большому счету, эти действия Ярослава тоже можно трактовать как «расширение и укрепление христианства».
