— Чтобы отпраздновать новое направление, которое приняла твоя жизнь, — сказала утром Айрин.
Но в то время у Фелисити было только одно направление, а именно вниз, так что праздновать было нечего. Теперь же все по-другому. Унывать не следует. Сокращение, ну и что? Не она первая, не она последняя. Газеты пестрят статьями о том, что в современном мире права на труд не существует, что большие компании поглощают малые, а затем уменьшаются сами, проводя сокращение штатов и урезая расходы на зарплату. Иными словами, каждый за себя.
— Смотри на это как на желанную перемену, — говорила мать. Она тоже читала газеты. — Теперь ты сможешь работать на дому. Быть самой себе хозяйкой. Тебе следует сделать то, что советует Оливер: стать литературным агентом. Ты достаточно разбираешься в издательском деле, знаешь, что хорошо, а что нет. Кроме того, у тебя есть нужные связи. Ты справишься.
Конечно, все это верно. Но, когда Фелисити уходила от Дикенса на все четыре стороны, она не чувствовала ни малейшей склонности к книгоизданию. Работать на дому Фелисити не нравилось даже тогда, когда у нее был выбор. Теперь же эта перспектива и подавно не казалась ей привлекательной. Кроме того, она сомневалась, что хочет и может иметь дело с десятками нервных авторов, обладавших непомерным самолюбием и все как один убежденных, что они написали величайшую книгу со времен «Унесенных ветром». Будучи редактором, она могла отстраниться от настырных графоманов, но литературному агенту отступать некуда. Эта работа требует постоянных контактов с людьми, что ее совсем не радовало. Фелисити понимала, что, если она хочет зарабатывать деньги, ей придется расширить сферу деятельности и выйти за рамки издательского дела. Все это было очень утомительно и действовало на нее угнетающе.
Однако в поезде усталость и депрессия прошли, и Фелисити невольно задумалась о будущем. Подумать действительно было о чем. Жизнь снова меняется. Нужно найти место для новых частей головоломки.
Каких сюрпризов мне ждать на этот раз? — думала она. Как ни странно, Фелисити не сомневалась, что они будут счастливы, но знала, что этому счастью всегда будет мешать недостаток денег. Особенно теперь, когда семья скоро пополнится еще одним членом. А потом она подумала о Саманте. Что ждет эту женщину? Сейчас она летит обратно в Америку, к новой жизни с Пирсом. Куда более простой, чем жизнь в Черри-Триз, без запутанных семейных и материальных проблем. Пирс достаточно богат, а Саманта имеет свою ежемесячную колонку в престижном журнале, а также появляющуюся одновременно в нескольких изданиях колонку в «Английском сельском доме и саде». Все сулит Саманте безоблачную жизнь, и на мгновение Фелисити ощутила укол зависти. У Саманты все ясно и спланировано до мелочей. В то время как у Фелисити ясно только одно: ей каждый день придется гадать, как свести концы с концами. Без ежемесячного жалованья не разбежишься; когда внезапно кончатся продукты, не поедешь в ближайший супермаркет и не станешь за бешеные деньги покупать пакет еды быстрого приготовления. Эта мысль была настолько угнетающей, что Фелисити перестала мечтать, откинула голову на спинку сиденья и закрыла глаза. Завтра, завтра, не сегодня. Поезд вырвался из предместий Лондона на равнину, и довольная Фелисити задремала.
Прибыв в Черри-Триз, она увидела веселую суету, которая показалась ей совершенно неуместной. Она приехала из Лондона, став одной из миллиона безработных. Неужели они этого не понимают? И почему не торопятся утешать?
Она увидела в паддоке Хилари и Аннабел, которые без особого успеха пытались заставить Белые Носочки брать препятствия. Толстый пони не хотел этого. Фелисити проследила за Хилари, которая галопом подскакала к первому барьеру — длинному шесту, положенному на две круглые банки из-под масла. Белые Носочки весело поскакал вперед, но в полуметре от препятствия резко свернул направо, промчался в дальний конец паддока и начал щипать живую изгородь, не обращая внимания на попытки Хилари заставить его двигаться.
Рев, доносившийся из старой конюшни, говорил, что мальчики возятся со своими мотоциклами. Тони, энергично сгребавший листья, весело помахал ей рукой, но не поспешил навстречу. Обиженная Фелисити прошла на кухню, и обнаружила там Трейси.
— Ты должна была уйти еще несколько часов назад, — сказала Фелисити, считая в уме, сколько придется заплатить ей за переработку.
— Знаю. — Ярко раскрашенный петушиный гребень Трейси, не вязавшийся с оформлением уютной английской кухни, опустился и вновь поднялся. — Но Тони попросил меня остаться.
— Серьезно? — удивилась Фелисити. Неужели Тони забыл, что она платит Трейси из своих денег, а этот источник иссяк?
— Тут был семейный совет, — вполголоса сказала Трейси и довольно добавила: — На который пригласили и меня.
— Замечательно. — Фелисити сбросила туфли. Ноги ныли. Лондонская брусчатка и беременность плохо сочетались друг с другом.
— Садитесь и поднимите ноги повыше, — тоном властной матери сказала Трейси, — а я тем временем заварю чай. Вы ведь не хотите довести себя до изнеможения, правда?
Фелисити заставили сесть в старое кресло у окна кухни. Котенок номер два, так и оставшийся безымянным, увидев незанятые колени, тут же прыгнул на них, заурчал, как маленький паровой двигатель, и начал мять юбку Фелисити, устраивая себе постель.
— Трейси, — сказала Фелисити, считавшая ее материнскую опеку смешной и совершенно не нужной, — я беременна — да и то предположительно, — а не инвалид. — Она хотела добавить, что не имеет смысла суетиться вокруг человека, который собирается тебя рассчитать, но промолчала.
Фелисити не хотелось причинять Трейси боль и обиду. Может быть, завтра она придумает, как это сделать. Сегодня она по горло сыта расставанием с Оливером и людьми, которые много лет были ее коллегами. Разлуку с Трейси придется перенести на завтра.
— Конечно, вы беременны, — сказала Трейси, широко улыбаясь, положила в чайник пакетики и залила их кипятком. — Это ясно как дважды два. Тони уже всем сказал. Результат положительный.
— Он мог бы сначала сказать мне, — недовольно заметила Фелисити. — Но тут и понятия не имеют о праве на личные тайны.
— Ни малейшего! — весело согласилась Трейси. Она разместила на подносе чайник, чашки, блюдца, добавила к ним тарелку с золотистыми ячменными лепешками и поставила его на кухонный стол. — Я приготовила на ланч лепешки с сыром. Их все любят.
Лепешки явились последней каплей. Фелисити расплакалась.
— Трейси, — сказала она, шмыгая носом и разыскивая платок, — знаешь, я не смогу держать тебя. Я больше не могу себе этого позволить, потому что осталась без работы.
К ее удивлению, Трейси рассмеялась.
— А для чего, по-вашему, был созван семейный совет? — Она намазала лепешки маслом и налила чай. Потом открыла окно и крикнула: — Тони! Чай готов! — После чего закрыла окно и протянула Фелисити чашку.
Фелисити пила чай и лениво чесала котенка за крошечным круглым ушком. Котенку это нравилось: он перевернулся на спину и подставил ей толстое круглое брюшко. — На семейном шабаше денег не печатают, — сказала она.