Звякнул сигнал дверного динамика.
— Господин капитан-полковник, здесь майор Бастур мин.
Легок на помине.
Д'Марья нажал сенсор и повернулся к открывающейся двери.
В рубку вошел взъерошенный темнолицый человек в мятой застиранной полевой форме с многочисленными карманами и кобурой на поясе. Его сопровождали двое аэрогардов.
Д'Марья кивком отпустил их.
— Майор Бастурмин, командир первого полка Четвертой мобильной дивизии космопехоты, — представился темнолицый, став по стойке «смирно».
— Капитан-полковник д'Марья, корпус аэрогардов. Слушаю вас, майор.
— Товарищ капитан-полковник, необходимо посадить корабль на Фрейю.
Ямада повернулся вместе со своим креслом.
— Не понял, — несколько озадаченно сказал д'Марья. — Там же сейчас начнутся эти… изменения?
— Именно поэтому, — сдержанно произнес Бастурмин. Д'Марья бросил взгляд на таймер.
— Осталось сто шестьдесят две секунды, майор, — сказал он. — Мы никак не успеем. Даже если бы очень захотели.
Лицо Бастурмина дернулось.
— Тогда надо идти на четвертую планету системы, — ровным голосом сказал он.
— О как, — удивился д'Марья. — Это зачем же?
— Только там… — начал было майор, но его перебил Мальцев:
— Командир! Посмотрите!..
Д'Марья повернулся к консоли и увидел на экранах внешнего обзора (Мальцев дал на мониторы увеличенную картинку), как в атмосфере Фрейи, быстро увеличиваясь в размерах, набухая и вырастая, пробивается наверх бешено крутящаяся воронка — смерч, или дыра… или вход в туннель: черный мутный глаз урагана. Казалось, воронка тянулась прямо к «Ред Алерту», пожирая по дороге облака и самый воздух, но это уже была игра воображения; самый воздух, вся атмосфера планеты стала стремительно мутнеть, будто огромный печальный глаз затянулся бельмом, белесым с черными прожилками, похожими на мертвые сосуды, по которым давно не текла кровь…
— Что это?.. — услышал д'Марья чей-то голос и не понял чей.
— Похоже, в этом месте в атмосферу вошел американец, — задумчиво, почти равнодушно произнес Ямада.
Д'Марья продолжал смотреть на мониторы: воронка остановилась в своем продвижении, она стремительно бледнела, мутнела и вдруг неожиданно пропала, словно некий мучимый голодом монстр судорожно захлопнул пасть, отчаявшись ухватить добычу.
Атмосфера стала обретать прежнюю текучесть. Черные прожилки пропали, на робкой лазури завиднелись лохматые пятна облачных зарослей.
Д'Марья поймал себя на том, что перевел дух.
Он повернулся к майору. Тот, вытянув шею, смотрел на экраны.
— Вы, наверное, хотели, чтобы с нами произошло нечто подобное? — ровным голосом спросил д'Марья.
— Ничего-то вы не понимаете, — с мучительной досадой сказал майор и добавил, будто спохватившись: — Но еще не поздно туда попасть, товарищ капитан-полковник…
— Хорошо, — согласился д'Марья. — Я действительно ничего не понимаю. Но я надеюсь, что вы нам все объясните.
— Да, — как-то вяло произнес майор. — Я вам объясню. Он заговорил.
Во время рассказа Бастурмина д'Марья несколько раз ловил себя на том, что у него появляется ощущение нереальности, невероятности происходящего, словно бы он спит, и слушает во сне, и даже ходит — как лунатик, вытянув вперед руки, но глядя на себя со стороны… и в то же время он ни на секунду не усомнился даже не в правдивости слов майора, а в том, что все оно так и есть на самом деле. — во всяком случае, поначалу: а потом Бастурмин заговорил все быстрее и быстрее, стал похож не то на дервиша, каких д'Марья видел в марсианских шиитских поселениях, не то просто на сумасшедшего, точнее, на юродивого: странный майор вещал, шептал, говорил, пытался проповедовать, одновременно раскаиваясь в собственных словах и в совершенных ранее поступках, грустил и смеялся, стараясь поделиться печалью и радостью с другими…
…далеко, далеко шагнули те, кто слишком поверил словам соблазняющего разум, они уже покинули свою колыбель, пересекли даже и реки времен и пространств, перенесясь вслед за тем, кто обещал: величина букв в данном случае значения, пожалуй, не имеет… а если имеет — так что ж, каждому ceozjedem das zeine, вот и весь фокус; каждый видит то, что в силах видеть, понимать и ощущать, действуя в дальнейшем по приобретенному видению, руководствуясь им и направляясь… все туда же, куда и раньше, за много веков и километров: «…миллионоверстным расстояньем уменьшен, в детский мячик превращен… плывет, мерцает гаснущим сияньем закатных, нам не ведомых времен…», и потом, кто сказал, почему именно и в результате чего именно сыны царства будут — или уже были? — низвергнуты во тьму внешнюю, как раз туда, где плач и скрежет зубов… да кто его слышал, этот скрежет? ага, вот тут-то и кроется ошибка: слышали его, слышали неоднократно, и еще услышат, даже и не сумлевайтесь, не на такого напали: конечно, многие придут и с востока, и с запада, но не все они попадут к праотцам знающих дороги, не всем дано, пусть и родственникам в близком колене… но вот стоит подумать, кто первым попал во тьму, зачем он захотел это сделать — или не существует свободы воли, или эта самая свобода — наказание, и проще и лучше ее вовсе не иметь, падая и простираясь, не более того, а мастера гибристики не чета монстрам гебраистики, у них стол поболе и стул потверже, и нечего ругательски ругать итальянца, его каламбур по поводу знамен не был даже каламбуром, а был чистой правдой, если такое вообще возможно.
Тут д'Марья почувствовал некий укол, словно колючий кристаллик памяти всплыл из ледяных бездн Коцита, попытался пробиться наружу и застрял, угловатый, одетый в черное с серебром: подождем, шепнул Ульрих фон Вандельштахель Вальтеру фон Кёстрингу, подождем немного, еще осталось время, и мы отдохнем… знакомые слова, но ведь незнакомых слов попросту не бывает.
…пусть Туннель поедом ест тех, кто есть, пусть приносятся жертвы, всегда хватало торговцев, готовых раздобыть нужный товар, причем товар этот будет не лежалый, а самого лучшего качества; мы найдем, разузнаем, разыщем все ходы и даже все выходы, какие только есть в этом Мире, мы поймем и овладеем, и тогда Мир станет мостом, дорогой, по которой мы пойдем и вернемся, и никто не в силах будет помешать нам вернуться — туда, куда мы сможем и захотим…
…Ага, так вот что это такое знакомое…
— Ну и куда же в ближайшее время вы захотите, брат мастер копья? — громко сказал д'Марья по-немецки. — Или, может быть — старший мастер?
Бастурмин замешкался лишь на мгновение, но и этой заминки хватило, чтобы в следующую секунду он хрипел, вмятый лицом вниз в металлопластик пола. Ямада, прижимая голову лжемайора коленом, деловито обшаривал его карманы свободной правой рукой — левую он держал на отлете, ухватив вещателя за оба мизинца.
Д'Марья вытащил из спинки кресла длинный тонкий стилет, украшенный рунами.
