Адам подает мне шубу, я просовываю руки в теплые рукава. Когда я поворачиваюсь к нему, он берет меня за плечи.
— Он никогда тебя не найдет, Мария-Люция. Я обещаю.
— Ему это и не нужно, Адам. Достаточно всего лишь захватить в плен моего отца. Неужели ты думаешь, что в такой ситуации я останусь сидеть в своем укрытии? Причем это он сделает в первую очередь, — предрекаю я. — У меня его сын!
— Послушай меня! — Его голос звучит очень убедительно. — Союзники поднимутся и победят Наполеона. Войско у него слабое. Мы его разобьем.
Я киваю, и он берет меня под руку. Мы идем слабо освещенными коридорами в зал заседаний Совета. Шесть лет назад меня призвали в эту комнату с аналогичной целью: поговорить о человеке, который станет вершить мою судьбу. Сегодня, занимая кресло между Марией и Адамом, я спрашиваю себя, многое ли изменилось. Я оглядываю зал, и снова, как и тогда, здесь все важные персоны, за исключением Фердинанда. Место кронпринца занимает Меттерних, с которым мы подчеркнуто избегаем смотреть друг другу в глаза.
— К настоящему моменту, — серьезно начинает отец, — всем в этом зале известно, что император острова Эльба бежал. Мы намерены сформировать Седьмую коалицию против человека, претендующего на французскую корону.
Все разом начинают говорить, и отец жестом призывает их к тишине.
— Первого марта Наполеон высадился в Каннах с восемьюстами сторонников. Это солдаты, обученные им на протяжении его девятимесячного пребывания на острове Эльба, который по предложению англичан был отдан в его владение при подписании договора Фонтенбло.
Поднимается генерал Либерих.
— Мы предостерегали союзников против такого решения, объясняли им, что остров вблизи итальянских берегов — небезопасное место.
— Но не были услышаны, — подхватывает отец. — И вот теперь он бежал. Он начал с Гренобля, где не встретил особого сопротивления со стороны тамошнего немногочисленного гарнизона. Но в Лаффре он наткнулся на батальон Пятого пехотного полка. По всей видимости, бойцы были готовы открыть огонь, но Наполеон распахнул мундир и двинулся им навстречу со словами: «Пусть тот, у кого хватит сердца, убьет своего императора!» И хоть король и приказал заключить его в клетку, как дикого зверя, и доставить в Париж, дальнейшего сопротивления во Франции ему уже никто не оказывал. А в Лионе Наполеона так и вовсе торжественно проводили через весь город.
Присутствующие качают головами, но я-то знаю: это его особый талант — устраивать спектакли, и я даже стала считать, что этот дар правителю так же необходим, как армия или казна.
— А королевская армия в Тюильри? — недоумевает Меттерних.
— К моменту его прибытия в Париж, — отвечает отец, — король уже бежал. Теперь армия на стороне Наполеона.
— И что это означает для Австрии? — продолжает Меттерних.
Отец угрюмо отвечает:
— Что мы в состоянии войны.
Глава 35. Полина Бонапарт
Замок Шантийи
Июнь 1815 года
Я смотрю на роскошные отрезы материи, разложенные на полу, и понимаю, что мне хочется все: и желтый шелк, и богатый бархат, и воздушный муслин.
— Сшейте мне по платью из каждого, — решаю я.
У портного лезут на лоб глаза, но он не возражает. В конце концов, реставрация состоялась. Бонапарты снова богатейшая семья Европы.
— Куда прикажете доставить, ваше высочество?
Я улыбаюсь камеристке, которой было приказано упаковать к вечеру все вещи.
— Во дворец Тюильри.
Мечта о Египте жива. Брат вернул себе французский престол, сколько бы войск коалиции ни вставало на его пути. Боги предоставили ему второй шанс, и на этот раз он его не промотает. Что до тех, кто предал нас, когда его звезда стала падать… Что посеешь — то и пожнешь, пусть теперь пеняют на себя.
Я думаю о Марии-Луизе, бежавшей с сыном в Австрию, и во мне растет желание поотрывать предательнице руки и ноги. Брат может говорить по этому поводу, что ему хочется. Дескать, она выполняла приказания отца. Вынужденно подчинялась союзникам… Но я-то знаю правду: она бежала к своему ненаглядному графу Нейппергу и своей ненаглядной Австрии.
Однажды я спросила Наполеона, как он только додумался сделать ее регентшей. Я ведь его предупреждала, что с нее станется сдать Париж. Он тогда ответил, что ей такая мысль и в голову не придет. Дескать, она будет мне верна. И где она теперь? Где Римский король?
— Идем, — велю я своей фрейлине.
Ей семнадцать, и она рассчитывает на приличное место при новом дворе. А почему бы нет? Хорошенькая, подходит по всем статьям, к тому же ее семья никогда — ни разу! — не поднимала флаг Бурбонов после ссылки Наполеона на Эльбу. Она следует за мной в роскошные покои, которые мне широким жестом предоставил герцог д'Омаль. Бонапарты не забудут его гостеприимство в эти смутные времена.
— Хочу надиктовать письмо брату, — говорю я. Я ложусь на кровать, а девица обмакивает перо в чернила. — Готова?
— В любой момент, ваше высочество.
— Хочу, чтобы он знал, что после моего официального переезда во дворец Тюильри я сама выберу себе новые апартаменты. И чтобы придворных дам мне не подбирали без моего ведома. Тех, кто меня бросил после его свержения, на пушечный выстрел не подпущу.
Девушка слегка бледнеет, и перо зависает над бумагой.
— Пиши же! — восклицаю я. Мне плевать, что среди дам, которых я никогда больше к себе не приближу, есть ее подруги.
Она послушно пишет.
— Еще хочу ему сообщить, что Поль… — я прерывисто вздыхаю. Что? Что Поль бросил меня ради клочка земли и воспоминаний, которые ждут его в Сан-Доминго? То есть в конечном итоге — бросил меня, как и все остальные? — Пиши: Поль… больше не вернется, — заканчиваю я.
Девушка вопросительно смотрит на меня.
— Месье Моро уехал насовсем?
— Надо полагать — да! — огрызаюсь я.
Впрочем, был один момент… Я готова голову дать на отсечение, что, когда мы с Наполеоном стояли на балконе отеля «Крийон», Поль был в толпе и смотрел на меня поверх людских голов. Так что можно предположить, что он слышал, как Наполеон объявил, что работорговля по всей Французской империи отныне отменена. Если он в тот день был в Париже, то наверняка пришел к «Крийону» послушать речь моего брата.
Воображаю, какое у него было лицо, когда он услышал эту новость. Ведь именно этого он ждал; и поэтому упорно цитировал моему брату Руссо, хоть Наполеон и твердил, что рабы во французских колониях никогда не получат свободы. Но побывав в роли узника на острове Эльба, брат осознал всю цену свободы.
Будь сейчас Поль тут, мы бы с ним говорили на эту тему. Он бы принес мне лекарство, а потом мы бы вместе читали из «Цинны» Корнеля, или что-нибудь из Расина, или его любимый трактат «Об общественном договоре» Руссо. «Человек рождается свободным, а между тем всюду он в оковах».
