– Я говорил.
– Но кто сказал это вам, кто заставил вас вызубрить это? Это ведь не ваши слова, верно? Попытайтесь вспомнить, кто сказал все это вам.
– Я не...
– Закройте глаза. А теперь услышьте эти слова, только произнесенные другим голосом. Что это за голос?
Байрон послушно закрыл глаза, помолчал и только потом ответил:
– Более низкий. Говорит старик.
– Что он еще говорил?
– Милорд, – голос Байрона и впрямь зазвучал на октаву ниже, – эти заявления и реплики должны помочь вам пережить эти два дня. Но если беседа приобретет опасный оборот, и вы утратите защитную завесу, что дает вам мое покровительство, немедленно возвращайтесь сюда, в лагерь, пока люди на улице не разорвали вас на части, как крысы – увечную собаку. А теперь Ричард отвезет вас в город в карете, и он же подберет вас сегодня вечером на углу Фиш-стрит и Бред-стрит. А вот и Ричард. Заходи. Все готово к выезду? Аво, руа. Руа, этот игрушка, что заграничный чели принести, – заведи ее, пусть мой обезьянка посмотреть. С твоего позволения, Ричард, мы поговорим об этом позже. А пока отвези милорда в город. – Байрон удивленно открыл глаза. – А потом, – добавил он уже собственным голосом, – я оказался в карете.
Дойль очень старался не показать, как он взволнован, и сидел с невозмутимым видом, но мысли его бешено заметались. Боже сохрани, это снова Ромени, сообразил он. Какую, черт возьми, роль играет он в этом деле? На что он надеялся, промывая мозги Байрону и заставляя его вести, можно сказать, подстрекательские речи? Ведь он не стремился к скрытности – для того чтобы найти его сегодня, мне достаточно было прислушаться к слухам о сумасшедшем лорде, что за свой счет поит любого. Не Ромени ли стоит за присутствием Байрона в Англии сегодня? Так или иначе, придется мне прижать этого несчастного.
– Послушайте, – сказал он. – У вас есть еще немало высокооктановых воспоминаний, и нам не удастся поговорить об этом здесь. У меня есть комната в паре кварталов отсюда – я ее, так сказать, унаследовал, – и мои соседи не отличаются излишним любопытством. Давайте-ка пройдемся туда.
Байрон поднялся на ноги все с тем же оглушенным видом.
– Очень хорошо, мистер...
Дойль открыл рот, чтобы ответить, потом вздохнул:
– Ох, черт. Пожалуй, вы можете звать меня Вильямом Эшблесом. Пока. Но будь я проклят, если останусь Вильямом Эшблесом до конца поездки. Идет?
Байрон неуверенно пожал плечами:
– Пожалуй, я не против.
Дойлю пришлось напомнить ему, чтобы он заплатил за пиво, и всю дорогу к дому Дойля Байрон вертел головой, разглядывая дома и толпы прохожих.
– Черт, я и правда в Англии, – пробормотал он. Его темные брови нахмурились и оставались в таком положении до конца пути.
Они довольно быстро добрались до обветшалого здания, поднялись по лестнице – подгоняемые нецензурной бранью некоторых жильцов, видимо, считавших оную площадь своей собственной комнатой, судя по тому, какими выражениями они встречали Дойля и его спутника, поспешно пряча куски своей убогой пищи, – и вошли в комнату, некогда принадлежавшую Джо – Песьей Морде. Когда же они наполнили две чашки из кофейника, оставленного на углях в камине и все еще теплого, Байрон впервые посмотрел на Дойля осмысленным взглядом.
– Скажите, мистер Эшблес, какое число сегодня?
– Дайте вспомнить... двадцать шестое. – Выражение лица Байрона не изменилось, поэтому Дойль, отхлебнув кофе, добавил: – Двадцать шестое сентября.
– Но это невозможно! – заявил Байрон. – Я был в Греции... я точно помню, что был в Греции в субботу... в субботу, двадцать второго. – Он поерзал в кресле, наклонился и начал расшнуровывать башмаки. – Черт, как жмут эти башмаки, – вздохнул он, потом снял один из них и удивленно уставился на него. – Откуда, черт возьми, у меня такие? Они не только малы, они еще и сто лет как вышли из моды. Красные каблуки... и посмотрите только, какие пряжки! И откуда, скажите на милость, на мне этот плащ? – Он уронил башмак и заговорил таким напряженным голосом, что Дойль понял, как ему страшно: – Бога ради, скажите мне, мистер Эшблес, какое сегодня число на самом деле и что вам известно обо мне с тех пор, как я покинул Грецию? Насколько я могу понять, я болел. Но почему я тогда не у друзей или матери?
– Сегодня двадцать шестое сентября, – осторожно ответил Дойль, – и все, что мне известно о ваших действиях, – это то, что за последние пару дней вы угостили за свой счет половину населения Лондона. Но мне известно, кто мог бы рассказать вам, что же произошло на самом деле.
– Так пойдемте же к нему тотчас же! Я не вынесу...
– Этот человек здесь. Это вы. Нет, поверьте мне – всего несколько минут назад вы вспоминали фрагменты чужих разговоров. Попробуйте еще. Попробуйте – и прислушайтесь к себе. Давайте... Итак: «Аво, руа». Попробуйте услышать эти слова, произнесенные другим голосом.
– Аво, руа, – произнес Байрон, и взгляд его снова стал бессмысленным. – Аво, руа. Он здорово кушто с этим. Он уметь обращаться с пистолеты, точно. Это хорошо, Уилбур. Впрочем, особого мастерства от него и не требуется – в момент выстрела он будет находиться всего в нескольких шагах от него. А вот сможет ли он выхватить его достаточно быстро? Я предпочел бы, чтобы он находился у него в кармане, однако боюсь, даже лорда обыскивают перед августейшей аудиенцией. О, аво, руа, маленький кобура под мышкой в самый раз. Посмотреть сами: в его рука он быстро, как змея! И он стреляет без колебания? Аво, от кукла остаться кусочки, так быстро он стрелять...
Байрон вскочил как ужаленный.
– Боже праведный! – вскричал он своим собственным голосом. – Я должен был убить короля Георга! Что за мерзость! Я же был просто марионеткой, сомнамбулой, я следовал этим диавольским инструкциям, как... как прислуга послушно накрывает на стол! Бог мой, да я, ни минуты не медля, должен вызвать его на дуэль... это... это жестокое оскорбление! Мэттьюз... или Дэвис передадут мой вызов этому... этому... – Он с размаху ударил кулаком правой руки по ладони левой. – Ну, вы понимаете, кому.
Дойль кивнул:
– Кажется, понимаю. Но на вашем месте я бы не стал так горячиться. В любом случае, прежде чем бросаться в это очертя голову, вспомните, что вам еще известно. Попробуйте, скажем, «да, Хорребин» – тем же голосом, что задавал вопросы в этом последнем диалоге. Вы ничего не вспоминаете при этих словах?
Все еще хмурясь, Байрон сел обратно.
– Да, Хорребин. – Лицо его снова утратило выражение. – Да, Хорребин, этого тоже придется убить. Это должно работать, как часы, и вполне возможно, он знает достаточно для того, чтобы в определенный момент испортить все. Лучше уж перестраховаться. Кстати, Братство Антея еще существует? Я имею в виду, продолжают ли они еще собираться и все такое? Если продолжают, их тоже надо уничтожить. В свое время они порядком досаждали. Сотню лет назад – возможно, ваша милость, но сегодня это всего-навсего сборище дряхлых старцев. Я тоже слышал старые предания, и если верить им – они действительно представляли собой угрозу; но теперь это лишь жалкие остатки того, что было, так что ликвидация может только привлечь к их истории совершенно ненужное внимание. Что ж, логично... и все же расставь своих людей там, где собирается это старье... на Бедфорт-стрит, ваша милость, комнаты над кондитерской... и пусть они докладывают, если заметят что-то подозрительное... ладно, не бери в голову. Я начинаю бояться несуществующих угроз. Лучше возьми его лордство и повторите с ним его роль. – Взгляд Байрона снова сделался осмысленным, и он с досадой прикусил язык. – Это какая-то бредятина, Эшблес. Я не помню ничего, кроме бессмысленных диалогов, и до сих пор не имею ни малейшего представления о том, каким образом попал сюда из Греции. Правда, я помню, как мне добираться до лагеря в случае чего – и я вернусь-таки, но только с парой дуэльных пистолетов! – Он порывисто встал и подошел к окну – Дойль испугался, что он снова вернется в сомнамбулическое состояние, но тот просто стоял у окна, скрестив руки и мстительно глядя на лондонские крыши.
