Шаранте. Я бы расписал эти гнусные рожи как положено… Но! Ты правильно сделал что отвел ополченцев на третью линию… Кто будет сдерживать дю Ритера, когда он навалится в полную силу? На самом деле я сомневаюсь, что наши — сдержат. Твои люди устали, почти все — ранены или травмированы… И подкрепления с острова мы перебросить не сможем!
— Доживем до утра, — нахмурился Аркан. — Для этого нам предстоит сделать еще много Божьей работы! Глянь — зашевелились…
Стараясь не шуметь, они подкрались к брустверу. Здесь уже находились настороженные зверобои — каждый со скимитаром из подземелий Граббе. Полсотни отборных людей, видавших всякое и побывавших в самых свирепых переделках — большая часть из них шла с Арканом рука об руку еще с самого бунта гребцов на Красном корабле. Они весте сражались с чудовищными эльфами в Доль Наяда и убивали фоморов на мосту через Лзаа, топили в крови Низац Роск и штурмовали особняк Закана… Им Буревестник верил как самому себе — и даже больше.
Поэтому, когда над частоколом первой линии показалась первая клыкастая башка, он спокойно, с легким шелестом потянул из ножен черный клинок и поправил перевязь: теперь он снова мог просто делать то, что должно — и ни о чем больше не думать.
— А-у-у-у-у! — утробный вой стал предвозвестником атаки.
Чудища полезли одно за другим — рогатые, клыкастые, когтистые, в чешуе и с шерстью, со свиными рылами и крокодильими пастями… Рем уже знал, что этот облик — отражение внутренних страхов и пороков того, кто впустил скверну в свою душу, провел ритуал — и стал одержимым. Наверное, все они думали, что смогут это контролировать. Что, победив врага, снова станут людьми, и их будут почитать за полубогов и мифических героев. Но Аркан знал и еще кое-что: у этих тварей не будет шанса проверить правдивость своих надежд. Они будут убиты — здесь и сейчас.
Огромными прыжками монстры достигли линии редутов — и полезли наверх.
— Начнем, во имя Господа! — Буревестник скинул с головы шапель и кольчужный капюшон, его волосы тут же растрепались…
Одно движение руки — и клинок загорелся ярким пламенем. Краем глаза Рем видел горящие клинки в руках других зверобоев, его ноздри ощутили запах ладана… Первого демона — того самого, клыкастого, он встретил на бруствере — стегнул его широким, размашистым ударом, прямо по оскаленной пасти, а потом — еще и еще.
— … и когда пойду я долиною сени смертной, то не убоюсь зла! — зверобои рубили, и кололи, и ароматный дым заполнил собой линию редутов, заставляя одержимых останавливаться и очумело мотать головами — и умирать от града ударов.
Поверженных врагов обливали горючей смесью, и поджигали — и тут же встречали новых монстров. Парадокс — если бы эти же самые воины вышли на бой с людьми Аркана в человеческом обличье, хорошо вооруженные и экипированные — пожалуй, у них было бы даже больше шансов! Те, кто послал их против ортодоксов рассчитывал на эффект внезапности, испуг и — ближний бой, когда демон врывается в толпу ошеломленных пехотинцев — и рвет их на части одного за другим… Воистину: имеющие уши — не слышат, имеющие очи — не видят. Всю весну зверобои орудовали в Кесарии — но от этого отмахивались, как от блажи, ереси и мракобесия, дабы не смущать умы правоверных оптиматов… И теперь эта самая ересь стала лучшим оружием против адских отродий.
В какой-то момент Аркан и Эадор оказались вдвоем против огромного звероящера — он был на две головы выше высоких человека и эльфа. Его хвост бил по земле, лапы — угрожающе протянулись к двум друзьям, язык трепетал среди острых как кинжалы зубов.
— Хоп! — выкрикнул Аркан и перекатом ушел вправо, одновременно выбрасывая из рукава свое излюбленное оружие — цепочку с гирькой, и захлестывая одну из ног монстра.
— Айе-е-е! — эльф кувыркнулся в другую сторону — и оба его скимитара пригвоздили хвост звероящера к земле.
Рем изо всех сил, ощущая, как режет запястье цепочка, дернул — и гигант с разочарованным хрюканьем рухнул, размахивая лапы и разбрасывая фашины. Шарик из угольной пыли, толченого зверобоя и ладана полетел, искря зажженным фитилем, прямо в пасть чудища, монстр рефлекторно сжал челюсти — и пуф-ф-ф! Яркое пламя вспыхнуло у него в глотке, и звероящер задергался от ужаса и боли.
— Н-н-на! — двумя мощными ударами Рем отделил голову твари от туловища. Одновременно с этим эльф выпустил ему кишки — и теперь поливал из бутыли горючей смесью.
Герцог Аскеронский огляделся: его люди одержали практически чистую победу. Кое-кто был ранен, пара человек лежала на земле — над ними склонились товарищи… Но — демоны были повержены!
— Рем, взгляни! — Эадор указывал рукой в сторону реки.
По Рубону, в лучах восходящего солнца, шли галеры Долабеллы, Скавра и Разора, и ветер раздувал их паруса, а весал мощно взбивали черные воды великой реки. А вместе с ними…
— С нами Бог! С нами Бог и Фрагонары! — вскричал от переизбытка чувств Аркан.
Вместе с галерами шли боевые дромоны Первой Гавани! Красивые быстроходные — эти два корабля тут же нацелились на эльфийскую эскадру, и из причудливой конструкции носу одного из них ударила струя огня, поджигая сразу два туринн-таурских судна, да что там — сама вода горела!
— Огонь прежних! — воистину, в этот день Бог был за них.
— Ваше высочество, отступаем? — к нему подбежал один из зверобоев. — Ландскнехты строятся для атаки!
И действительно — под прикрытием демонической атаки оптиматы разворотили частокол, и теперь строились, разбиваясь на штурмовые группы. Серди множества коричневых гамбезонов ландскнехтов тут можно было увидеть спешенных рыцарей в тяжелых доспехах, и даже — наемных магов!
— Оливьер, понтоны, — коротко приказал Аркан.
Действительно — эльфийские корабли были заняты схваткой с галерами и дромонами посреди водной глади Рубона, маневрировали, пытались сблизиться для абордажа и при этом не подставиться под обстрел. Сафат был свободен, и гномы уже сменили артиллерийскую обслугу у аркбаллист, и налаживали понтонное сообщение в правом рукаве реки…
— Лора, Лора,
Как прекрасны
Девы в юные года!
Лора, Лора, Лора, Лора —
Везде, везде их красота! — послышалось хриплое пение из-за частокола.
Ландскнехты готовились идти в атаку. Аркан сжал зубы: впервые эту песню он услышал у мостов через реку Лзаа, тогда все они — ортодоксы и оптиматы — сражались против одного
