— Но он вернулся в столицу. Разве он не живет здесь?
— Нет. Съездил посмотреть, как все устроились, и вернулся обратно один. Но здесь он не живет. Знаете, люди поговаривают о призраках. Только мы со старухой живем здесь да присматриваем за хозяйским домом. — Он вздохнул. — Да и в чем винить князя Сакануоэ?! Гадатель все предсказал нам. Предостерегал, что беда придет в этот дом. Но хозяин велел гнать его от ворот. А теперь вот хозяин наш мертв, и жизнь в доме прекратилась. Даже это дерево умирает. Мы с женой каждый день молимся за душу нашего хозяина. На той неделе будет сорок девять дней, как она отлетела. Может, после этого он обретет покой. Да воздаст ему Будда за дела его светлые! — Кинсуэ опустил голову, и безудержные старческие слезы закапали на гравий.
Акитада не знал, как утешить этого человека, охваченного таким горем и столь подверженного суевериям. Взгляд его упал на кучку желтых листьев под деревом. На дворе начало лета, а дерево роняет листву. Почему? Акитада задрал голову. Пышная крона поразила его обилием пожухших листьев. Должно быть, это из-за жары. Скоро придет сезон дождей, и старое дерево, несомненно, оживет.
Словно угадав его мысли, старик снова заговорил:
— Мы стараемся поддерживать здесь такой порядок, как и при нем. Каждый день я приношу в его комнату цветы, подносы с фруктами и рисом. И разговариваю с ним. Так, ни о чем особенном. О погоде, о том, какую часть дома сейчас будем убирать. А теперь вот передам ему ваши слова, скажу, какой блестящий ученик его внук. Он порадуется — ведь он любил маленького князя. Он был хорошим хозяином. — И старый Кинсуэ снова смахнул узловатой рукой слезу со щеки. — Не хочет ли господин посмотреть комнату хозяина?
Акитада принял приглашение, обнаружив, что сидел на ступеньках покоев принца. Кинсуэ открыл изящную резную дверь и провел его в просторное светлое помещение, разделенное разукрашенными ширмами на три более мелких. В одном, как объяснил старик, принц спал. Сейчас здесь не было ни постелей, ни циновок. За перегородкой находился кабинет — низенький письменный столик и полки со свитками. Здесь же в стенной нише, под свитком с каллиграфическими росписями, Кинсуэ размещал свои подношения — букетик лиловых ирисов в фарфоровой вазе и подносы с апельсинами и рисом. Рядом с этими традиционными пожертвованиями Будде и духам усопших лежала пара новеньких соломенных сандалий и горстка медных монет.
Внимательно посмотрев на старика, Акитада поинтересовался:
— Разве вы не верите в историю с чудом? Если вашего хозяина взял к себе Будда, эти вещи ему не нужны.
Старик съежился.
— Уж и не знаю, что сказать… Не смыслю я в этом ничего. Знаю только, что здесь он говорит со мной и что… нелегко ему.
Акитада невольно вздрогнул. Атмосфера, царившая в комнате, определенно была более гнетущей, чем снаружи.
— Так вы говорите, что сопровождали его в тот день в горный монастырь?
— Да, господин, сопровождал. Я был его возницей и видел все, что произошло.
Акитада пытливо посмотрел на старика:
— Все видели? Видели, как ваш хозяин садился в повозку, а потом вышел из нее в монастыре Ниння?
Старик кивнул:
— Да, видел. Он был такой величественный в своем пурпурном одеянии. И шлейф волочился за ним по ступенькам храма.
Эти слова запечатлелись в памяти Акитады.
— А не было ли у него трудностей, когда он садился в повозку или выходил из нее?
Кинсуэ нахмурился:
— Не думаю, хотя он и спрыгнул на ходу, когда я отвернулся. Мой хозяин, несмотря на возраст, был человеком подвижным, почти как молодой. Я еще, помнится, поймал себя на этой мысли, когда он взбежал по ступенькам святилища. С таким рвением спешил поклониться Будде!
— Значит, он был в хорошем настроении? Наверное, улыбался, разговаривал с друзьями?
— Нет. Они все оставались при лошадях. Только я сопровождал его — держал упряжку, когда он садился в повозку, и потом, когда он выходил из нее.
Акитада со вздохом отметил, что старик, судя по всему, очень гордился возложенными на него почетными обязанностями, но темнота помешала ему разглядеть все, что происходило там на самом деле.
— А князь Сакануоэ? Он ехал с принцем в одной повозке?
— Не-ет… Князь Сакануоэ скакал на лошади.
— Впереди повозки?
Кинсуэ покачал головой:
— Упряжка движется медленно. Благородные господа то обгоняли нас, то ехали сзади. Но одно я помню точно: мой хозяин ступил на землю у храма первым. — Кинсуэ почесал затылок и нахмурился.
— Понятно. — Акитада посмотрел через открытую дверь на улицу, пытаясь представить себе вечерний отъезд, суетящихся слуг, повозку у крыльца, ждущих всадников. Он не мог отделаться от ощущения чьего-то загадочного незримого присутствия. — А сколько человек сопровождало принца в тот вечер?
Старик задумался:
— Во-первых, я и Норо — мальчик, погонявший быка. Были также князь Абэ и военачальник Сога, а еще князь Янагида. Они с князем Синодой ехали впереди. Вот, пожалуй, и все. Остальные должны были собирать вещи для переезда за город.
Вот это да! Четыре свидетеля, не считая возничего и погонщика. Акитада покачал головой.
— Весьма странно, что ваш хозяин назначил переезд всей семьи за город на день ежегодного посещения храма в монастыре Ниння.
Кинсуэ печально покачал головой:
— Мое ли это?! Гадатель так и вовсе проклял нас, когда хозяин велел гнать его от ворот. Я так и сказал своей старухе, когда у молодой госпожи начались неприятности, о которых нам и знать-то не положено.
Так слова мальчика подтвердились, но Акитада решил вернуться к событиям в монастыре.
— По вашим словам, вы видели все, что там произошло? А может, вы состояли при упряжке?
— Нет. Упряжкой занимался мальчик, а я сидел под стеной, смотрел на господ, которые ждали на веранде, и слушал, как молится хозяин.
— Вы уверены, что все слышали и видели? — недоверчиво спросил Акитада. — Ведь было уже темно, да и сидели вы далеко, под стеной, а это через весь двор.
— Да дворик-то совсем маленький, и сумерки только начинались.
— Хорошо. Продолжайте. Расскажите мне обо всем, что видели и слышали с того момента, как приехали.
Устремив взгляд вдаль, Кинсуэ поведал следующее:
— Когда его высочество вышел из повозки, я распряг быка и велел Норо отвести его на соседний двор и накормить. Сам же сел ждать. Его высочество к тому времени был уже в храме и возносил молитвы. Благородные господа ждали за дверью. Потом солнце начало закатываться за гору, и монахи забили в колокол. Тогда-то хозяин и перестал молиться. Князь Сакануоэ, ожидавший на веранде, встал, подошел к перилам и велел мне привести быка. Я повиновался. Помню, что мы с Норо сказали, что, дескать, вернемся в город к завтраку. Запрягли мы быка в повозку, а потом все ждали. Благородные господа на веранде. Они о чем-то говорили, только я не слышал о чем. Кто-то из них даже спустился по ступенькам к своим лошадям. Потом князь Сакануоэ подошел к двери, постучал и крикнул: «Ваше высочество! Все готово!» Но хозяин не выходил. Тогда князь Сакануоэ посовещался с кем-то из господ, и они вошли в святилище. Мы с Норо смотрели во все глаза, гадая, что случилось. Другие господа тоже пошли посмотреть, но из святилища выбежал князь Сакануоэ, в руках у него было пурпурное одеяние моего хозяина, а сам он рыдал. Он сказал, что хозяин исчез. — Старик снова опустил голову и смахнул набежавшие слезы. — Больше я не видел своего хозяина. Прибежали монахи и настоятель, и все искали и искали. Потом привели заклинателя и гадалку. Гадалка вошла в святилище, а выйдя, сказала, что господин обрел новое рождение на небесах, потому что усердно молился и хотел воссоединиться со своим сыном. Может, так оно и есть. — Кинсуэ замолчал, утомленный горестным рассказом.
