class="p">— Ты закончил? — Он свирепо смотрит на нас обоих.
— Нет. Вообще-то мне это нравится, — Макс наклоняется ближе ко мне. — Каким он был ребенком?
— Взрослым, — я улыбаюсь. — Я не помню, чтобы Антон когда-либо был ребенком, за исключением тех случаев, когда ты втягивал его во все эти игры в течение последних нескольких лет.
Макс выпячивает подбородок.
— Так это значит, что я оказываю на него хорошее влияние?
— Самое лучшее.
— Прекрати раздувать его эго в форме члена, — ворчит Антон. — Он уже думает, что является Божьим даром.
— Я чертовски в этом уверен. Верно, Саша?
— Да, — я смеюсь. — Ты слишком экстравагантен. Мне это нравится.
— Слышишь это, Антоша? — Макс толкает ногу моего брата своей. — Тебе нужно брать уроки благодарности у своей сестры. Она более эмоционально зрелая, чем ты.
— Если бы это было так, она бы не влюбилась в социопата.
Мой юмор угасает, а плечи горбятся.
— Ой.
На этот раз Макс пинает Антона в ногу.
— Извинись, мудак.
— Что? Это правда.
— Она пришла сюда не для того, чтобы ей напоминали об этом, не так ли?
— О, мне очень жаль. Может, лучше спрятать голову в песок и притвориться, что все это нормально и что наша семья не приедет за нами или что-то в этом роде?
Мы с Максом оба напрягаемся.
— И ты с нетерпением ждешь этого, верно? — спрашивает мой друг напряженным тоном.
— Конечно. Ты думаешь, что я мечтал оказаться здесь взаперти?
Лицо Макса каменеет, и его мышцы напрягаются до такой степени, что я думаю, он ударит что-нибудь или, точнее, кого-нибудь.
Вместо этого он встает одним быстрым движением.
— Я собираюсь узнать, есть ли у Виктора что-нибудь для меня.
— Макс... — говорю я, не зная, как разрядить напряжение.
— Ты гребаный мудак, — говорит он Антону, затем вылетает из комнаты.
Мой брат все время наблюдает за ним, нахмурив брови. Когда Макс выходит, Антон потирает затылок и ругается себе под нос.
— Тебе не следовало этого говорить, Тоша.
— Я — не ты и не он. Я не могу просто забыть о надвигающейся битве, которая рано или поздно произойдет, — он снова ерошит волосы, на этот раз сильнее. — Никто из нас не может остановить это.
— Ты можешь. Если поговоришь с дядей и бабушкой, они тебя выслушают. Ты их надежда на будущее, и если ты скажешь им, что отказался от того безумного переворота, который они задумали осуществить...
— Это работает не так. Продолжить с того места, на котором остановился папа, — мой долг.
— Что для тебя важнее? Макс или твой долг?
Его кадык двигается, когда он сглатывает, но ничего не говорит.
— Если ты пойдешь по этому пути, то потеряешь его. Так что, если тебя это устраивает, пожалуйста, — я касаюсь его руки и смягчаю свой тон. — Я вижу, что он — лучшее, что когда-либо случалось с тобой, Тоша. Тебе нужен кто-то вроде него рядом, чтобы ты перестал думать о долге и войнах. Ты никогда не жил своей жизнью и не имел собственных мечтаний. Это твой шанс.
— Это не так легко, как ты думаешь. Реальность гораздо более ужасна, чем мечты.
— Откуда тебе знать, если ты никогда не боролся за эту мечту?
— А как насчет тебя? Ты снова собираешься бороться за Кирилла?
— Я не знаю, но я определенно буду бороться за это, — я беру его руку и кладу себе на живот.
Брови Антона хмурятся, но затем его губы раздвигаются в знак узнавания.
— Ты случайно не...?
— Беременна. Да.
— Вау. Это не заняло много времени.
Я шутливо хлопнула его по плечу.
— Это случилось перед тем, как я уехала. У меня сейчас второй триместр беременности.
— Кирилл, должно быть, в восторге от того, что у него есть причина держать тебя рядом с собой.
— Я не сказала ему именно из-за этого, — я отпускаю его руку и переплетаю пальцы у себя на коленях. — Я не хочу, чтобы он заставлял меня оставаться из-за ребенка, но в то же время не знаю, как долго смогу скрывать это от него. Я просто хочу чтобы он... Я не знаю...
— Любил тебя как нормального человека?
— Да, я так думаю.
— Никто в этой семье не нормальный. Меньше всего Кирилл.
— А ты?
— Я мог бы быть.
— Как будто ты перешел в оборонительный режим на Макса, потому что боишься неизвестности.
— Это другое. У Макса мягкий характер, а у Кирилла — нет. Он больше заинтересован в успехе своих планов, чем в ком-то или чем-то еще.
Я хотела верить в обратное, но после того, как он посадил в тюрьму собственного брата, я больше не уверена, во что верить. Возможно, Антон и все остальные, кто описывал его как бесчувственного, правы.
После всех этих лет я должна признать, что ошибалась, полагая, что у него есть другая сторона, которую он держит в секрете.
Сторона, посвященная только мне.
Может быть, я была в бреду, когда подумала об этом.
— Что ты теперь собираешься делать? — спрашивает он, когда я ничего не отвечаю. — Мы с тобой оба знаем, что не можем вечно сохранять статус-кво.
— Я безуспешно пыталась связаться с дядей Альбертом.
— Попробуй воспользоваться моим кодом экстренной ситуации. Он придет за мной.
— Но не за мной?
— Наверное, нет.
— Ой.
Антон бросает на меня сочувственный взгляд.
— Они никогда не доверяли тебе после того, как ты спасла Кирилла, когда они были близки к тому, чтобы убить его. Они думают, что ты сделала бы это снова, и вероятно, не ошибаются.
— Ты думаешь, я позволю им убить отца моего сына?
— Ты бы не позволила им убить его, даже если бы не было ребенка.
Что ж, это правда.
Часть меня всегда будет защищать Кирилла, что бы он ни делал. Я могу ненавидеть его, хотеть дать ему пощечину, пинать и колотить, но никогда никому не позволю причинить ему боль.
Что является определением токсичных отношений.
— В любом случае, вытащи меня отсюда, — говорит Антон.
— Только если ты пообещаешь мне помочь.
— Помочь тебе убить нашу семью?
— Нет,
