мне коснуться носком первой ступеньки, как дверь в другом крыле распахивается. Из той самой комнаты, которая обычно заперта и куда мне нельзя заходить, появляется Тимур. Тяжелыми шагами пересекает коридор, направляясь к Каролине.
Попятившись назад, я скрываюсь в сумраке гостиной, убежденная, что Вулканов не заметит меня, но он вдруг резко тормозит у кованых перил. Застывает боком ко мне, не торопится повернуть голову. На миг мне кажется, что он почувствовал мое присутствие. Не знаю, как, ведь это невозможно, но…
– Что-то случилось, Ева? Как Владик? – после секундной заминки негромко спрашивает. И я вздрагиваю от его голоса. Хриплого, уставшего, но наполненного теплом и заботой.
– Ничего. Он спит, – возвращаюсь к лестнице.
Всматриваюсь в мощную мужскую фигуру, напряженную, огромную, окутанную тьмой. И лишь слабый луч света из приоткрытой комнаты ползет по полу и спотыкается об его ноги, обрываясь там. Словно Тимур не пускает его дальше – в себя.
– Хорошо, – выдыхает с заметным облегчением.
– Может, помочь тебе с Каролиной? Воды принести или… – проглатываю слова, теряясь под пристальным взглядом. Вижу его нечетко, но ощущаю кожей.
– Я сам, отдыхай, – не дослушав, Тимур поднимает руку и указывает в сторону нашей с Владиком комнаты.
– Как скажешь, – тихо лепечу, с налетом обиды.
Вулканов будто черту провел между нами, не позволяя мне приблизиться. Отделил пропастью первый этаж от второго, куда мне не следует соваться. С другой стороны, они с Каролиной близкие люди, семья, что бы ни случилось. А я чужая и лезу не в свое дело, ведомая патологическим желанием спасти всех. Даже тех, кто этого категорически не хочет.
– Если Владику будет что-нибудь нужно или станет плохо, зови меня, – доносится мне вслед, но я не оглядываюсь. – В любое время, договорились?
– Да, – рвано киваю и прячусь за дверью.
Переключаюсь на сыночка, стараясь не думать о Тимуре и не прокручивать в мыслях его слова. Слишком много его стало в моей голове. И в нашей с Владиком жизни. Плохой знак. Ничем добрым это не закончится.
– Ураганчик, попей немного, – подношу трубочку к губам малыша. Он тянет воду, не вставая с постели. Слишком устал, хочет спать и… – Температура поднимается, – обреченно хнычу, дотрагиваясь до горячей щечки.
В следующий миг уже держу у него подмышкой градусник, а затем пытаюсь снизить жар. Не спешу дергать Тимура, хотя рядом с ним мне было бы спокойнее. Да и Владик сквозь дрему то и дело просит «папу».
– Господи, как навалилось все сразу, – бубню огорченно, пока сбиваю температуру. – За что нам это? – шепчу в пустоту и полумрак.
В короткий вопрос вкладываю так много смысла.
Поступок Игоря, болезнь сына, «папа» Тимур, который никогда таковым для Владика не станет. Как нам справиться со всем?
Кажется, я срываюсь. Даю слабину впервые за последнее время, раскалываюсь надвое. Одна часть призывает спрятаться от проблем, но вторая толкает идти вперед, что бы ни ждало меня за поворотом. И я выбираю борьбу. Побеждаю лихорадку, игнорируя струящиеся по щекам слезы, даю Владику лекарства. Убаюкиваю его, чтобы поспал еще немного.
И пустым взглядом смотрю в окно, за которым уже брезжит рассвет.
Отключаюсь без сновидений. Будто лечу в бездну.
* * *
Меня будит плач Владика. Открываю глаза, щурясь от яркого света. Который час? Чувствую себя отвратительно, словно успела лишь на мгновение опустить веки и сразу же очнулась. Хотя, кажется, все-таки прошло пара часов.
– Животик, – жалуется сынок и гладит себя.
– Болит? Тошнит? – подскакиваю, испуганно озираясь в поисках тазика. Специально приготовила его на случай, если малыша вырвет посреди ночи. Не будет же Тимур вечно терпеть, как мы портим его дом. Я еще вчерашнее толком не отмыла – следы сиропа въелись в ковер.
– Кушать, – неожиданно заявляет Владик.
Трогаю его лоб и, убедившись, что он не горячий, расслабленно улыбаюсь. Целую своего храброго, но очень голодного мальчика. Если просит есть, значит, идет на поправку.
– Полежи немного, я мультики включу, – уговариваю его. – А я быстренько завтрак приготовлю. Ты какую кашу будешь? – продолжаю говорить, пока нажимаю кнопки на пульте.
Не сразу осознаю, какую роковую ошибку совершила! Спросить у «бедненького больного», чего он хочет, равносильно тому, чтобы дать ему бумагу и ручку для письма Деду Морозу. Список будет одинаково бесконечный.
– Из блинов с вареньем, – не теряется Владик. – И еще я хочу… – приподнимается на локтях, но я жестом прошу его прилечь. Пусть отдыхает и набирается сил.
– Так точно, – игриво отдаю честь, вызывая у него слабую улыбку. – Только сначала придется съесть овсянку. Можно даже с вареньем, – иду на компромисс. – А тем временем мама нажарит блинов и сделает чай. Я ведь не могу все сразу успеть, мне тяжело. Понимаешь? – хитростью переубеждаю ребенка.
– Д-да, – кивает быстро.
Пользуюсь моментом, чтобы улизнуть из комнаты, пока сыночек мне еще заданий на день не придумал. Я не в силах ему отказать…
Украдкой поглядываю на лестничный пролет, стреляю взглядом в подозрительно пустой второй этаж и ускоряю шаг. Поворачиваю на кухню, буквально влетаю в нее, не сразу заметив, что там уже кто-то есть. Боковым зрением цепляю сгорбившуюся над столом фигуру. Сидит, обхватив голову руками, а растрепанные волосы прикрывают лицо. Шумно вбирает носом воздух и выдает через рот, как огнедышащий дракон.
– Доброе утро, Каролина, – проговариваю как можно спокойнее. Не могу предположить, какой будет ее реакция на меня и что она скажет. Но, учитывая горький опыт нашего знакомства, я готовлюсь к худшему.
Глава 42
Несмотря на дикие судороги, в которых бьется мое сердце, я как можно спокойнее подхожу к холодильнику, беру необходимые продукты, поворачиваюсь к кухонному островку. Не рискую посмотреть на Каролину, но чувствую ее присутствие. Она все еще сидит за столом, не шелохнувшись.
– Тимур наверху? – пытаюсь завести непринужденный разговор.
– Уехал, – выдает осипшим голосом.
– Куда? – резко оглядываюсь и выпускаю пачку молока из рук.
Вулканов – затворник, и если выбрался из дома, значит, произошло что-то важное. Или плохое.
В груди все скручивается в тугой узел, пока я жду ответа. С каких пор я так сильно переживаю за босса? Хотя… Наверное, с первого дня в этом мрачном доме. Только раньше сама себе в этом не признавалась.
