как я опасалась.
– А ты хорошо их изучила, – ответил он. – И не только их, если судить по тому, что я видел прошлой ночью.
Гордость в его голосе зажгла у меня в груди ответный теплый огонечек. Губы невольно растянулись в улыбке.
Все произошедшее до сих пор виделось мне как в лихорадочном бреду. Я не вполне понимала, что я сделала и как я это сделала. Но я знала одно: впервые за целую жизнь я почувствовала себя сильной, по-настоящему сильной.
Винсент тихо засмеялся:
– Не прячь эту гордость. Она заслуженная.
– Я не представляла, что так могу, – призналась я.
Знал ли он? Подозревал ли, что я способна на такую силу?
– Никогда не стыдись превзойти чьи-то ожидания, – сказал он. – Даже мои.
Я не задумывалась, что такое возможно. Ожидания Винсента были формой, в которую я была отлита, – мне некуда было идти, некем становиться, кроме того, чем меня сделал он. Я смолоду поняла, что его резкие слова и тяжелая рука оправданны. Он пытался меня уберечь, и одной ошибки было бы достаточно, чтобы уничтожить мою хрупкую смертную жизнь.
Винсент никогда не извинится за то, что он сделал с Райном. Может, и не следовало извиняться. Может быть, в его ситуации он не сделал ничего плохого. Но сегодня он будет делать вид, что ничего не случилось. И может быть, сегодня мне стоит следовать за ним, как я это делала последние шестнадцать лет.
Тем не менее я не могла не прощупать почву. Чуть-чуть.
– Как ришане? – словно между делом спросила я. – Есть новости?
– А как же. Я скоро опять уеду, на несколько недель. Но давай не будем о таких темных материях. Сейчас я хочу быть здесь.
Он вел меня по паркету, и мне это вдруг напомнило, внезапно и ярко, один эпизод. Когда я была еще маленькая, он подхватил меня одной рукой и показал, каково это – летать. Совсем немного, только с балкона на землю. Один раз и больше совсем никогда.
Я рассказала ему об этом, и почему-то от улыбки, которая появилась у него на губах, у меня заныло сердце.
– Помню, – нежно сказал он. – Я тогда увидел, как ты улыбаешься, впервые с тех пор, как я привез тебя сюда.
– Такого я не помню.
– А я никогда не забывал.
Я подумала, каково было летать с Райном – даже при таких ужасных обстоятельствах это было ощущение свободы и ликования.
– Почему ты больше никогда этого не делал? Почему не брал меня полетать?
Улыбка сникла.
– Не хотел, чтобы ты решила, будто можешь летать, и начала бросаться вниз с балконов.
Что бы он ни делал, он прежде всего меня защищал. Всегда.
И словно у него возникла та же самая мысль, он сказал:
– Не бывает так, чтобы…
Его голос умолк, будто слова стали слишком трудными, чтобы вместить их в звуки. Взгляд уплыл в сторону. Даже шаги замедлились.
Я почувствовала всплеск тревоги.
– Винсент?
Взгляд сфокусировался, вернулся на меня.
– Орайя, я не могу поставить себе в заслугу все то, чем ты стала. Даже если порой и хотелось бы. Но если я помог осуществить хотя бы малую толику, это будет величайшим достижением моей жизни.
Мы оба остановились, и я была этому рада, потому что от потрясения могла споткнуться и упасть.
Он никогда так со мной не разговаривал. Ни разу. Вообще.
– В суровые времена думаешь о том, что не успел сказать. И вчера, когда я увидел, как ты упала, я понял, что, наверное, никогда тебе этого не говорил. Меня осенило, что ты, может быть, не знаешь… что ты никогда не знала, как я тебя…
Винсент, король ночерожденных, тот, для кого не было противника, которого он не мог бы разгромить, словно согнулся под тяжестью слов, пытаясь выдавить их из себя.
– Мне было важно сказать это тебе. Вот и все.
Я открыла рот, но не знала, что ответить.
Иногда вампиры называли меня домашней зверушкой Винсента, как будто я была для него способом отвлечься или сиюминутным поводом для забавы. И хотя я никогда не сомневалась, что он меня по-своему любит, все равно иногда было удивительно. Он прожил вдесятеро дольше меня. Ему было больше трехсот лет, а я была частью его жизни менее двадцати.
Волна теплоты, которую я почувствовала от его слов, быстро угасла, сменившись холодным страхом.
– Что случилось? – спросила я. – Что-то не так?
Единственная причина, по которой он начал бы так разговаривать, – это если вот-вот должно было произойти нечто страшное или уже произошло.
Но он покачал головой и снова повел меня танцевальными па.
– Ничего. Просто я стал сентиментальным стариком. И жду того дня, когда мне не придется волноваться, что я тебя переживу.
Яркая вспышка у него за плечом привлекла мой взгляд – знакомые очертания, которые я бы узнала где угодно, даже глядя с другого конца зала. Через двери, ведущие во внутренний дворик, выходил Райн. Он был в черном шелковом камзоле с темно-фиолетовым шарфом, который свисал у него по спине. Волосы он распустил беспорядочными рыже-черными волнами. Я заметила его лишь за секунду до того, как он вышел.
Я быстро переключила внимание обратно на Винсента, но, как оказалось, недостаточно быстро. Он заметил, как меня что-то отвлекло.
Когда музыка стихла и вновь стала нарастать, он улыбнулся и тихо сказал:
– Змейка, еще один танец, и я тебя отпущу.
Грудь сжалась от прилива эмоций, которые я не могла уловить. Пугающе похоже на чувство потери. Странное ощущение, что здесь, в этом танце, присутствует нечто такое, что мне не хотелось отпускать, – как будто если позволю этому моменту ускользнуть, он исчезнет навсегда.
Глупая мысль. Я не понимала, почему она возникла.
Но я вложила свою руку обратно в его ладонь. На этот раз первый шаг был мой.
– Еще один танец, – согласилась я.
Ночь была жаркой. Я вышла в патио, моя кожа лоснилась от пота, а снаружи было так влажно, что воздух почти не охлаждал. Когда наш следующий танец закончился, Винсент, сыграв роль моего отца, вернулся к роли короля ночерожденных, правителя воюющей нации. Отойдя к Джесмин, он стал серьезным и властным и что-то начал ей говорить быстрым приглушенным голосом – таким, что я благоразумно не подслушивала.
Церковь окружал парк, обширный, хотя он находился в центре внутреннего города, где земля стоила немало, – и это было вдвойне расточительно, потому что в Доме Ночи вода была еще большей ценностью. Но было ли нечто такое, чего не заслуживала наша богиня?
