его звучание. Каждая нота многократно повторялась эхом, так что звук набухал, заполняя величественный свод. Каждую колонну обвивал плющ с красными и черными цветами. Одна часть превратилась в танцевальный зал, в другой стояли три длинных стола. На них были расставлены яства, в таком изобилии, что затмили даже пир в первую ночь Кеджари, – я сделала себе мысленную заметку не забыть оттуда что-нибудь стащить.
Но еще больше, чем еда, потрясало количество крови. Ее было неимоверно много. Чаши стояли у каждого места, за каждым столом. Кровь со специями. Кровь, крепленая алкоголем. Кровь во всех возможных видах: запеченная с едой, разлитая в графины, плещущаяся в золотых сосудах. Кубки были везде в пределах досягаемости. Пьяные гости уже украсили скатерти и пол красными подтеками.
Желудок скрутился таким узлом, что я даже удивилась.
Мне следовало бы испытать облегчение: с таким количеством крови на столах я в безопасности как никогда, пусть и в окружении толпы вампиров. И мне не привыкать видеть, как выглядят вампирские попойки.
Что же меня так встревожило? Почему я все время думала, откуда взялась вся эта кровь?
Я вошла в зал и проскользнула мимо моих товарищей по состязанию, которые растянулись на стульях, уже вдоволь побаловав себя деликатесами. Наверняка налегали нарочно. Это могла быть последняя кровь, которую они увидят в ближайшее время, возможно довольно продолжительное.
Другие гости обращали на меня больше внимания, чем я бы раньше смогла вынести. Я чувствовала взгляды и напоминала себе не съеживаться под ними, остро ощущая каждый сантиметр неприкрытой кожи, выставленный на обозрение. Когда стайка из пяти вампиров откровенно повернула головы мне вслед, пялясь с пугающей смесью любопытства, голода и настороженности, мое нутро, которое всю жизнь приучали избегать именно такого сценария, настойчиво стало подсказывать мне уйти.
Вместо этого я дотронулась до шарфа на шее – до пятна крови моей подруги.
«Орайя, ты же не трусиха какая-нибудь», – услышала я ее шепот.
Нет. Не трусиха.
Я огляделась в поисках Райна, но…
Ко мне приближались легкие шаги, и я обернулась им навстречу, пока они не стали раздаваться слишком близко. Передо мной стоял Винсент и натянуто улыбался.
С момента начала Кеджари я не видела его при таком количестве света – по крайней мере, не видела вблизи. Он был в черном. Камзол расстегнут у шеи, так что печать наследника открывалась почти целиком. Его крылья тоже были расправлены, и в этом освещении красный цвет по контуру проявлялся особенно ярко. Интересно, теперь Винсент их когда-нибудь прятал или ему было нужно, чтобы они всегда оставались на виду, пока его власть под угрозой?
Но поразила меня не одежда, не печать и не крылья. А лицо. Глаза горели неестественно ярко, просто потому, что чернота под ними была такой заметной. Все черты казались острыми и резкими, словно высеченными из камня. Владел он ими превосходно. Я это понимала и раньше. Сейчас же этот самоконтроль был пугающе силен.
Но все эти черты, конечно же, смягчились, когда он увидел меня.
Я застыла: внутри боролись два порыва.
Я смотрела на него и видела, как он готов был во время испытания сам броситься на эту арену.
И… Я смотрела на него и видела израненную спину. Слышала ложь, которую он мне говорил.
Я не успевала справиться с гневом, а показывать Винсенту необузданные эмоции было перспективой опасной.
Но кажется, увидев меня, Винсент испытал огромное облегчение. Он тщательно оценил мой внешний вид, и по его челу пробежала легкая тень недоумения.
– Что на тебе надето?
– Так, для разнообразия, – уклончиво ответила я; объяснять не хотелось.
– Это неразумно.
Неразумно настолько открывать свое тело. Неразумно притягивать внимание. Неразумно носить что-либо, кроме доспехов.
– Я знаю.
Кажется, он был в растерянности. Он странно на меня посмотрел, как будто только что заметил во мне что-то новое. Может быть, так же, как я сейчас заметила что-то новое в нем.
Винсент раньше никогда не бросал начатую тему, так что меня слегка удивило, когда его лицо прояснилось и он вместо продолжения разговора протянул мне руку.
– Потанцуем?
– Потанцуем?!
У меня помимо воли сморщился нос, и Винсент лукаво усмехнулся:
– Настолько немыслимая перспектива?
– Я…
Мне удалось замолчать, прежде чем я произнесла остаток фразы. Но лицо мое, как всегда, было чересчур выразительным. Во всяком случае, он заметил гнев, который я не хотела показывать.
– Тебя что-то тревожит.
– Я видела, что твои люди сделали с Райном.
– С Райном?
– Моим союзником.
У него померкло лицо.
– Хм.
– Ты… – Мне пришлось тщательно подбирать слова. – Ты сказал мне, что не станешь его калечить.
– Искалеченным он не выглядел, – просто ответил Винсент. – Я не наблюдал, какие методы применяет Джесмин, но видел, что на том испытании он сражался хорошо.
Сражался хорошо, несмотря на жестокую пытку, которую перенес.
Я промолчала, потому что не ручалась за себя. Даже то, что я уже выложила, было чересчур. Но, вопреки моим ожиданиям, Винсент казался не более чем усталым и печальным.
– Я король военного времени, ведущий свой народ через мрачную эпоху, – произнес он. – А Джесмин – генерал, который знает, как делать то, что необходимо для защиты ее королевства. Иногда эти задачи требуют неприятных действий. Не буду этого отрицать.
Он снова протянул мне руку и сказал со слабой, мягкой улыбкой:
– Но сегодня я просто отец, который двенадцать часов назад не сомневался, что видит смерть дочери. Так что прошу тебя, маленькая змейка, доставь мне такое удовольствие. Позволь мне всего пару минут побыть таким.
Я неловко замялась.
Жизнь потребовала от меня научиться быть несколькими взаимоисключающими личностями одновременно. Она вынудила меня разделить свой ум на много маленьких комнаток, в каждой из которых находилась совершенно отдельная часть меня. Теперь гнев, как дикий зверь, утихомирился настолько, чтобы я без риска заперла его в нужную клетку. Он не ушел. Он не удовлетворился. Но он был приструнен.
– Я не умею танцевать, – сказала я наконец.
– Не страшно. Сделаем вид, что я не такой плохой отец и что я учил тебя всему, чему положено.
Я смягчилась.
Ну и пошло оно все.
Я приняла протянутую руку, и Винсент повел меня танцевать. Мы держались в стороне – подальше от того сомнительного разгула в центре зала, куда неловко было бы заходить с отцом.
– Ты научил меня более полезным вещам, чем танцевать, – сказала я.
Он развернул меня в начальную позицию. Танцевать я, допустим, не умела, зато умела двигаться и уж точно знала, как следовать, когда он ведет. В результате получилось вовсе не такое уж неловкое топтание,
