сделала, – и того, что я этого до сих пор еще толком не понимала.
– Эй, – тихо сказал Райн.
Я посмотрела на него.
Из всего, что произошло сегодня, этот момент, наверное, был самым страшным.
Именно сейчас до меня одновременно дошли две простые истины.
Первая – что он смотрел на меня так, будто мое душевное равновесие действительно было ему важно. И что ему, должно быть, и впрямь не безразлично, что со мной происходит. Я ощущала его тревогу, когда мне грозила опасность, и это означало, что и он чувствовал мою, когда мне казалось, что Анджелика его убьет.
Вторая – что испытание Полулуния окончено. Нам больше не нужен альянс. А это означало, что либо Райн меня убьет, либо я убью его.
Эти два неоспоримых факта вступили в такое резкое противоречие, что я бессильно прислонилась к стене.
– Ну что, – сказала я, – мы это сделали.
Голос у меня был хриплый.
– Да, пропади оно все, сделали!
Он подошел еще на шаг, не сводя с меня глаз.
Мне бы насторожиться. Мне бы потянуться к мечу.
Но я расслабилась.
– Орайя, ты была возмутительно великолепна, – сказал он. – Надеюсь, ты это знаешь.
Я задрала подбородок и кивнула со всей убежденностью, какую была способна передать:
– Знаю.
Он засмеялся. Когда он улыбался, у него в уголках глаз собирались морщинки. Замечала ли я раньше, как мне это нравится?
– Попробуй отдохнуть до пира, если сможешь, – посоветовал он. – Оставлю тебя. Буду готовиться в других апартаментах.
Райн говорил как бы между прочим, но я знала, что он на самом деле имеет в виду. Было ли это его признанием того, что изменилось между нами? Был ли это способ сказать: «Ни тебе, ни мне еще можно не делать никаких шагов»?
В любом случае я была ему за это благодарна. За то, что мне не пришлось в следующие несколько часов уговаривать себя его убить. Что бы ни пришлось делать Орайе завтрашней… это будет ее проблема. Орайя сегодняшняя может просто полюбоваться им еще немного.
Я постаралась, чтобы в мой тон не проникло даже намека на эти мысли, когда ответила:
– Хорошо.
Он кивнул и пошел к выходу, а когда открыл дверь, я окликнула его, может быть, чуть быстрее, чем следовало:
– Райн!
Он обернулся.
– Признаю, что ты был хорошим союзником, – сказала я.
Он подмигнул мне:
– Ты это знала с самого начала, – и закрыл за собой дверь.
Я не вполне поняла, что имел в виду министер, когда сказал, что Лунный дворец «даст нам все», но оказалось, что понимать это надо вполне буквально.
Мне Лунный дворец дал бинты и целительные эликсиры. Горячую ванну с мылом семнадцати разных запахов. Набор щеток для волос, с которым я не знала что делать.
И еще он дал мне платье.
Когда я вернулась в спальню после ванны и увидела, что оно аккуратно расправлено на кровати, словно его выкладывал молчаливый невидимый слуга, я в голос расхохоталась.
– Сногсшибательная шутка, – сказала я, ни к кому конкретно не обращаясь.
Ясно же, что не стану надевать это.
Но выбора не было. Словно предчувствуя мое недовольство, Лунный дворец убрал все альтернативы. Ящики и шкафы были пусты. Даже мои залитые кровью доспехи исчезли. Побродив по комнате голой несколько минут в бесплодных поисках другой одежды, я напялила это проклятое платье.
И не узнала себя в зеркале.
Ткань была гладкой, шелковистой, темной, густого фиолетового цвета – странно знакомый оттенок, но я никак не могла вспомнить, где его видела. Глубокий V-образный вырез, верхняя часть сконструирована так, чтобы подчеркнуть очертания груди. Верх поддерживали бретельки в виде черных металлических цепочек, и тот же блестящий густо-черный металл охватывал лиф, напоминая доспех. Сзади был низкий вырез, а на спине перекрещивались длинные цепочки. Юбка невесомо стекала к ногам, на которых красовались открытые серебристые туфельки.
Хотя платье плотно облегало тело, движений оно не сковывало. В легкой, воздушной ткани я чувствовала себя почти голой. Оно свободно двигалось вместе со мной, и фиолетовый цвет просвечивал, как поверхность воды, через оттенки черного и пурпурного. Я распустила волосы и оставила сохнуть. Они свободно спадали по спине струйками тени.
Я долго, очень долго разглядывала себя.
Мне было не вспомнить, когда последний раз я видела себя в одежде, созданной для красоты. Я никогда не носила ничего такого, что призвано привлекать внимание. А это платье… Да, внимание оно определенно привлечет. Оно подчеркивало все то, что я обычно старалась скрыть: кожу, очертания тела и открытое, как колонна, ничем не защищенное горло.
– Я не могу это надеть, – пробормотала я себе, но на этот раз с меньшей убежденностью.
Потому что на самом деле… мне нравилось. Такие платья я мечтала носить, когда была слишком молода, чтобы понимать, насколько малы будут в них мои шансы на выживание.
Но я все равно еще раз напоследок отправилась к своим вещам в тщетной попытке найти какую-нибудь другую одежду. Открыв сумку, я поняла, почему платье казалось таким знакомым.
Эта фиолетовая ткань. Вот он, скомканным лежит поверх всего остального. Никто никогда не узнает, сколько раз я доставала его, просто чтобы подержать.
Я вернулась к зеркалу с шарфом Иланы в руках и распустила его до пола. Шелк был потертым и весь в пятнах. Но цвет и текстура были в точности те же, что у платья. И шарф, и платье могли быть из одного рулона ткани.
В глазах защипало.
Я словно почувствовала запах сигары, услышала грубый голос, который подсказывал мне на ухо: «А ты надень это платье. Покажи им всем!»
Отлично. Надену. Но с одним дополнением.
Я повязала шарф Иланы, кусок перепачканного кровью шелка, плотно обвив им горло и оставив два развевающихся, чуть подпаленных конца свисать через плечо.
Если надо устроить представление, то пусть оно хотя бы будет со смыслом.
…А кинжалы я все равно найду куда спрятать.
Глава тридцать вторая
В тишине церковь была прекрасна, но, когда ее наполняло движение, она просто завораживала. Я нарочно пришла поздно: если мне надо показаться в вампирском обществе, считай, в нижнем белье, то нет уж, спасибо, я сделаю это тогда, когда все уже поедят, – и к моему приходу пир был в разгаре.
Он посрамил даже разгульность вечеров у Винсента.
Все было сногсшибательно. Каждая стеклянная поверхность и каждое окно церкви подсвечивались синими и пурпурными лампами, висевшими под потолком. Музыка отражалась от каждого угла и каждой щелочки. Хотя оркестр был всего один, магия усилила
