– Я бы на вашем месте поостереглась, – сказалаОльга, вспомнив черное мохнатое создание, невидимо для всех присутствовавшее натой дуэли. – Он может оказаться опасным…
– Вздор, еще раз вздор и тысячу раз вздор! –загромыхал Топорков. – Конечно, пуля сплошь и рядом не разбирает… Но можнопоступить просто: если, паче чаяния, со мной что-нибудь случится, камергеравызовет еще кто-нибудь, а там еще и еще… Я берусь в кратчайший срок устроитьтак, что его на дуэль будут готовы вызывать человек тридцать, один за другим,беспрестанно, на протяжении недель и месяцев. Сама по себе такая историяпослужит дополнительной атакой как на камергера, так и на мнение общества…
– Васюк, охолонись, – преспокойно произнесЛихарев. – Вот о чем в данном раскладе следует забыть начисто, так это одуэли. Не тот случай. Предположим, ты его уложишь первым выстрелом. И что же?Да кончится все тем, что к его законному наследнику перейдет все имуществопокойника, в том числе… – он деликатно покосился в сторону Ольги.
– Действительно, – пробурчал сконфуженныйТопорков. – Я как-то не учел… Неладно получится. Ну, а что ты предлагаешь?Ты ж у нас мастер в математических расчетах и прочей вычислительнойпремудрости…
– На мой взгляд, существует самый простой выход, –невозмутимо ответил Лихарев. – Полностью согласующийся с законами империи.Камергеру достаточно, взявши перо и бумагу, в пять минут написать своейкрепостной вольную – после чего Ольга Ивановна избавляется от всех тягот.Опротестовывать бумаги в суде – чересчур долгое и сложное предприятие. Вольнаяснимает все сложности… Нужно только убедить камергера…
– Ну, это-то мы запросто, – с нехорошим оживлениемво взгляде сказал Топорков. – Уж насчет убеждения можешь не сомневаться…Соберу тех самых десятка три офицеров, про которых говорил, заявимся кголубчику в гости и поставим вопрос недвусмысленно: либо он в нашем присутствиипишет вольную, либо остаток жизни ему провести, мотаясь по дуэлям… да сколько унего останется жизни-то при таком подходе… Или и это против твоих математическихрасчетов?
– Да нет, пожалуй, – подумав, заключилЛихарев. – Метод убеждения не самый худший. Только, Васюк, я тебя умоляю,будь дипломатичнее…
– Уж это я тебе обещаю, – сказал Топорковуверенно. – Забыл, как я в Персидском походе себя проявил изворотливымдипломатом? У Шавкат-мазара? Я тогда этой нехристи, Рюштю-бею, объяснил все какнельзя более дипломатично: либо он со своей бандой в три минуты кладет оружие исдается, либо мои гусары каждого на сто пятнадцать частей нашинкуют… И ведьсдался, татарская лопатка! Дипломатия нам знакома-с…
Поручик Тучков не без робости подал голос:
– Мы же еще не обсудили касаемо вмешательства государяимператора…
– Вот что я тебе скажу, дружище Тучков, –решительно начал Топорков. – История эта, с «корнетом-спасителем» и всемпрочим, очень уж сложна и серьезна, чтобы сейчас и ее себе на шею взваливать.Тут нужно сто раз отмерить, прежде чем один-единственный раз резануть.Как-никак – государь, высокая политика и все прочее, вплоть до намека насерьезный заговор, определенно маячащий за событиями… Давайте уж приземленныхцелей держаться… Что думаете, Ольга Ивановна?
– Действительно, – согласилась Ольга. – Незабывайте: представать перед государем мне придется, а не вам, господа… а менятакая перспектива чуточку пугает. Давайте уж… как-нибудь после. Вольная –прекрасная мысль…
– А ты что думаешь, математик?
– На сей раз, Васюк, у меня нет ни единоговозражения, – ответил Лихарев. – Время к вечеру. Утро вечерамудренее. Поедем сейчас к паре-тройке человек, на которых можно безусловнополагаться… к Тимонину хотя бы, к полковнику Пронскому, к Грише Бонерскому изконно-егерского, обговорим детали, а завтра всей честной компанией начнемубеждать господина камергера… Ольге Ивановне, по-моему, следует отдохнуть послевсех приключений, на ней лица нет…
– Дело, – кивнул Топорков. – Воттолько… – он обернулся к Тучкову с Тулуповым. – Вы оба, соколы мои,остаетесь здесь в карауле. И не спорьте, Ольга Ивановна, решено. Места в домехватит, они на первом этаже расположатся и стеснять вас не будут. Ну а этикетоми светскими приличиями, думается, можно в данном случае пренебречь. Осознали,Тучков с Тулуповым? Головой отвечаете мне за Ольгу Ивановну! Я немедленно же,вернувшись домой, пришлю вам с Семкой по паре пистолетов – чтобы уж были готовык любым неожиданностям. И не возражайте, Ольга Ивановна!
– Я и не возражаю, – устало сказала Ольга. –Какой уж тут этикет…
…Оставшись одна, Ольга подошла к окну и, прислонясьразгоряченным лицом к прохладному стеклу, долго смотрела на знакомую улочку,где редкие домики перемежались с обширными пустырями, помаленьку тонувшими всгущавшемся сумраке. Ничего подозрительного вокруг не усматривалось – с техсамых пор, как они все тут появились. Нигде не видно подозрительных личностей,шпионивших бы за домом. Люди, сразу можно сказать, ее убежище пока что неоткрыли. А что касается других… Ну, в конце концов, камергерова шайка тоже незнала об уединенном домике на Васильевском, иначе события последних днейразворачивались бы иначе. Да и у Анатоля они не смогли ее выследить поначалу,появились, когда прошло уже много времени… а впрочем, тот несомненный сыщик могоказаться вовсе не посланцем камергера, а, скажем, одним из шпионов графаБенкендорфа…
Она старательно ободряла себя, повторяя вновь и вновь, что ночныеопределенно не всемогущи – но сгущавшаяся за окном темнота все же чуточкупугала, или, по крайней мере, не прибавляла душевной стойкости. Два бравыхгусарских поручика, тихонечко обретавшиеся на первом этаже, были слабой защитойпротив некоторых опасностей, с которыми можно с столкнуться в ночномПетербурге…
Встряхнув головой, стараясь отвлечься от тревожных мыслей,она вспомнила о медальоне. Не теряя времени, прошла к комоду и выдвинулаверхний ящичек. Медальон лежал на прежнем месте.
Одна его половинка все так же представляла собою крохотноеокошечко в странный мир, где посреди черноты кружили разноцветные звездочки.Зато другая была уже не угольно-черной, а по-прежнему безмятежно лазурной,разве что с едва заметными вкраплениями черных точек, напоминавших величинойслед от укола иголкой. И Ольга подумала о том, о чем следовало задуматьсягораздо раньше: быть может, это непонятное украшение еще и предсказываетближайшее будущее? Когда впереди нешуточные беды, половинка медальонастановится черной, когда беды минуют – возвращается ясная, чистая лазурь…
Проверить эту догадку невозможно – но что-то в ней было.
Ослабив шейный платок, расстегнув верхние пуговицыкрахмальной рубашки, Ольга стала надевать медальон, решив отныне на всякийслучай с ним не расставаться. Во-первых, это единственное, что ей осталось отневедомых родителей, сгинувших так странно, во-вторых, загадочное украшение,очень может статься, таит в себе…
Пронзительная боль обожгла кожу под ключицами, как только еекоснулся овальный медальон. Показалось даже, что эта жуткая боль – то линевыносимый жар, то ли пронизывающий холод – прожгла дыру в коже, в груднойкости, и туда…
